Владимир Абаринов - Катынский лабиринт

Решение Трибунала явилось полнейшей неожиданностью для советской делегации. В резком письме на имя Трибунала от 18 марта генерал-лейтенант Руденко писал:

«Этот вопрос имеет большое принципиальное значение для всего процесса, а решение Трибунала от 12 марта составляет крайне опасный прецедент, т. к. оно дает защите возможность бесконечно затягивать процесс путем попыток опровергнуть доказательства, считающиеся, согласно статье 21, бесспорными. Независимо от изложенного принципиального положения, имеющего для данного вопроса основное и решающее значение, нельзя обойти молчанием и тот факт. что Трибунал считал возможным вызвать в качестве свидетелей таких лиц. как Аренс, Рекст, Хотт и др., которые, как видно из представленного Трибуналу сообщения, являются непосредственными исполнителями злодеяний, совершенных немцами в Катыни, и, согласно декларации глав трех правительств от 1.11.1943 г., должны быть судимы за свои преступления судом той страны, на территории которой эти преступления были совершены».

6 апреля суд вернулся к вопросу о ходатайстве Штамера, однако оставил свое первоначальное решение в силе. Точку зрения своих коллег подробно разъяснил судья Биддл («пустился в пространные рассуждения, превратно толкуя» — М. Рагинский).

Между тем комиссия Вышинского приступила к подготовке свидетелей обвинения. Читаем протокол от 21 марта:

«1. Подготовить болгарских свидетелей, для чего командировать в Болгарию нашего представителя. Исполняет т. Абакумов.

2. Подготовить три-пять наших свидетелей и двух медицинских экспертов (Прозоровский, Семеновский, Смольянинов). Исполняет т. Меркулов.

3. Подготовить польских свидетелей и их показания. Исполняет тов. Горшенин (через т. Сафонова с т. Савицким).

4. Приготовить подлинные документы, найденные при трупах, а также протоколы медицинского обследования этих трупов. Исполняет тов. Меркулов.

5. Подготовить документальный фильм о Катыни. Исполняет тов. Вышинский.

6. Тов. Меркулов подготовит свидетеля-немца, который был участником провокации в Катыни».

Опять Абакумов, Меркулов, Вышинский! Что означает на их языке подготовить свидетелей, надеюсь, объяснять не надо.

Свидетели, давшие наиболее существенные показания комиссии Бурденко, были немедля вызваны в Москву. Здесь в июне 1946 года с ними работал помощник главного обвинителя Л. Н. Смирнов, который и вел затем «катынское дело» в судебном заседании. Он допросил, в частности, Б. В. Базилевского, А. М. Алексееву, С. В. Иванова, И. В. Савватеева, П. Ф. Сухачева, а также судмедэкспертов В. И. Прозоровского и В. М. Смольянинова: собственноручные письменные показания дал болгарский эксперт Марков. Взглянув на протокол заседания комиссии Вышинского от 11 июня, обнаружим, что он содержит список из восьми имен, причем исполнителям — Райхману [151]и Шейнину — предписано на следующий же день отправить свидетелей в Нюрнберг. Перед судом, однако, предстало лишь трое. Когда совершился окончательный отбор? Кем? Неизвестно. Подробность эта, полагаю, говорит об участии в подготовке катынских материалов лиц, еще более высокопоставленных, чем Вышинский. Такими лицами могли быть только Сталин, Молотов и Берия.

Тем временем в Нюрнберге Никитченко еще раз вернулся к вопросу о катынских свидетелях: на закрытом заседании от 19 июня он предложил, «чтобы доказательства по катынскому делу были представлены в письменной форме, без вызова свидетелей в суд». Но и это предложение Трибунал в конце концов отклонил. Единственное, чего удалось добиться обвинению — это решение МВТ заслушать от каждой из сторон не более трех свидетелей. Этими тремя стали Базилевский, Марков и Прозоровский. Выбор этот никак нельзя назвать удачным. Лишь Виктор Прозоровский, главный судмедэксперт Минздрава СССР, обладал известной респектабельностью, но ведь он возглавлял судебно-медицинскую экспертизу советской Специальной комиссии, следовательно, не мог проявить полную беспристрастность.

В качестве дополнительных документов обвинение представило суду протоколы допросов тех свидетелей, кто не попал в Нюрнберг.

Сравнивая текст «Сообщения» Специальной комиссии с протоколами допросов, проведенных Смирновым в июне 1946 года, легко обнаружить, что показания свидетелей отредактированы. Скажем, допрошенный комиссией бывший начальник «лагеря № 1-ОН» [152]майор госбезопасности В. М. Ветошников показал: «Я обратился к нач. движения Смоленского участка Западной ж.д. т. Иванову с просьбой обеспечить лагерь вагонами для вывоза военнопленных поляков». («Сборник сообщений ЧГК о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков». М., 1946, с. 104.) В протоколе же допроса С. В. Иванова от 1946 г. никакого Ветошникова нет, а сказано, что к нему явился военный в звании капитана, представившийся начальником лагеря. Но дело в том, что общевойскового капитана никак невозможно перепутать с майором госбезопасности. Вывод таков: советское обвинение стремилось исключить из показаний свидетелей какие бы то ни было упоминания о том, что лагеря находились в ведении НКВД. Бросается в глаза и тот факт, что протокол допроса Алексеевой написан, как и полагается, рукой Смирнова, а экспертов Прозоровского и Смольяпинова — их собственной. (В довершение казуса на каждой странице стоит их подпись-заверка.)