Савелий Дудаков - Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России

"министерская", "губернаторская" – все они сгинули безвозвратно. Две были посланы самим Бондаревым Успенскому; через B.C. Лебедева экземпляр был передан Льву Толстому. Еще один был вручен иркутскому мещанину Лаврентьеву. Как видим, копий было не менее семи.

В начале мая 1884 г. Г.И. Успенский писал Н.К. Михайловскому: "Пожалуйста, если поедете в Москву, загляните ко мне и захватите рукопись о Трудолюбии и Тунеядстве. Она мне теперь до крайности нужна. Надо бы работать. Я думаю обделать нечто беллетристическое, а самую рукопись возвращу Вам"97. Интерес к труду сибиряка не упал у Глеба Успенского и после публикации статьи о нем. По просьбе писателя сначала сокращенный вариант рукописи Бондарева, а затем и полный оригинал были высланы ему из Минусинска А.И. Иванчиным-Писаревым (1849-1916), писателем и деятелем эпохи "хождения в народ", одним из основателей музея этнографии в Тобольске. Вероятно, он был знаком с Бондаревым. 28 декабря 1884 г. он выслал полный текст Бондарева Глебу Успенскому98. И вот Александру Ивановичу Иванчину-Писареву принадлежит честь первым в мире написать о Давиде Абрамовиче Бондареве. В Томске, в "Сибирской газете" от 1 июля 1884 г. в № 27 была опубликована статья некоего А.Ш. "Деревенская философия"99. Как нам удалось установить, автором, скрывшимся за двумя буквами, был Иванчин-Писарев. Статья имела подзаголовок "Корреспонденция из Минусинска". Следовательно, он получил список или от сотрудников Минусинского музея, или от самого Давида Абрамовича. А.Ш. отдал дань "оригинальности мысли, приемов и языка", но оценка взглядов Бондарева отсутствует. Революционер не может мириться с Высшей силой, радикализм мышления семидесятника не позволял переступить запретного… Тем не менее он понял, что в его руках находится нечто из ряда вон выходящее. Впрочем, корреспондент довольно подробно пересказывает "основной закон" Бондарева, подчеркивая, естественно, социальный характер труда крестьянина100. Еще в январе 1884 г. Иванчин-Писарев направил шифрованное письмо Глебу Успенскому по поводу "Торжества земледельца", где отметил, что "многоземельная страна, Сибирь, порождает философов, какие едва ли возможны в России"101.

Для Г.И. Успенского (и не только для него одного) труд Бондарева подоспел вовремя. Пореформенная русская деревня переживала страшный кризис, выбрасывая из своих рядов люмпенов – огромную неуправляемую массу людей: "На наших глазах настроения духа этого бродячего человека выражались в весьма различных видах; еврейские погромы, поджоги усадеб и только что приготовленного на продажу владельцами хлеба совершались и совершаются не без участия этой бродячей рабочей толпы…" Успенский же обращает внимание на то, что после освобождения крестьянства произошел резкий всплеск сектанства, "обилие сект… смысл которых исчерпывается стремлением те же самые земледельческие формы жизни, те же семейные и общинные порядки" переделать, перестроить на основании правоты, справедливости, на основании того, "что хорошо велит жить хороший труд"102.

Статья, пересказывающая основные положения Бондарева (автор сразу оговаривает, что его очерк носит компилятивный характер), вызвала ажиотаж. Собственно, квинтэссенция очерка – это защита натурального хозяйства, в котором крестьянин "сам удовлетворяет всем своим потребностям", что подкрепляется экономическими выкладками Н. Михайловского, художественным словом Л. Толстого и самым заинтересованным лицом – крестьянином Т. Бондаревым.

Интересно и зло высказался по поводу статьи Успенского М.Е. Салтыков-Щедрин. В письме к Михайловскому от 21 ноября 1884 г. он раскрывает генеалогическую связь ("проект генеалогии") между крестьянскими философами, Л. Толстым, Г. Успенским и Златовратским. "Генеалогическое дерево" выглядит так:

Сюсляев / Дядя Златовратский

Л.Н. Толстой / / \ /

Тибо Бриньоль Г.И.Успенский103 (Необходимые пояснения: Тибо Бриньоль – правый французский публицист того времени. "Сюсляев" – ошибка, речь идет о сектанте Василии Кирилловиче Сютаеве (1819-1892), несомненно оказавшем влияние на Толстого, но в несоизмеримо меньшей степени, чем Бондарев, хотя Лев Николаевич и ставил между ними некий знак равенства.

Впоследствии все станет на свои места, и в письме к своему венгерскому поклоннику Эугену (Евгению) Шмиту от 27 марта 1895 г. Толстой напишет, что у Бондарева он "почерпнул еще гораздо больше поучения, чем от Сютаева"104.)

В апреле 1885 г. Глеб Иванович писал своему корреспонденту А.И. Иванчину-Писареву: