Семен Резник - Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына

П. Н. Милюков

Об этом говорили Витте многие в те дни. Он прилагал большие усилия, чтобы привлечь в правительство или хотя бы заручиться поддержкой представителей общественных организаций — конечно, из числа наиболее умеренных. С этой целью он встречался со многими видными деятелями, но все они выставляли условия, требования, которые он, может быть, и рад бы, но бессилен был удовлетворить. Так, П. Н. Милюков предлагал ему — в развитие Манифеста, издать от имени царя Конституцию, взяв за образец хотя бы Бельгийскую или Болгарскую. Только так, объяснял будущий лидер партии кадетов (в те дни еще не оформившейся) правительство сможет заручиться доверием общества. Витте ответил: «Не могу, потому что царь этого не хочет». И он действительно не мог. Ведь даже в Манифесте, где фактически говорилось о даровании конституции, само это слово — столь страшное для царя — выступало под псевдонимом «основные законы». «Это было то, чего я ожидал: краткий смысл длинных речей, — продолжает П. Н. Милюков. — И я заключил нашу беседу словами, которые хорошо помню: „Тогда нам бесполезно разговаривать. Я не могу подать вам никакого дельного совета“». [162]

Перетягивание каната продолжалось, и виноваты в этом были, как минимум, обе стороны. Витте это отрицает, а негодование свое фокусирует на Проппере, хотя тот был только одним из тех, кто «озвучил» перед ним широко распространенное мнение. Нельзя не видеть, что рассуждения бывшего премьера о «нахальном еврейчике» продиктованы не разумом, а прорвавшимися сквозь внешний лоск юдофобскими атавизмами, таившимися, оказывается, в темных закоулках его души и вдруг хлынувшими наружу, точно прорвавшаяся из недр магма.

Если такие страсти бушевали в душе даже самого высоколобого представителя царской администрации, то что же говорить о менее умных и интеллигентных! В их сознании евреи заранее были виноваты во всех неудачах власти. [163]

Не одни Меньшиковы творили миф о «еврейской революции», когда революционной была вся униженная и оскорбленная Россия, то есть большинство русских крестьян, рабочих, ремесленников, солдат, мелких служащих, студентов, интеллигентов, и практически все национальные и религиозные меньшинства (они составляли 35 процентов жителей империи, если украинцев и белорусов считать русскими, хотя сами они так не считали и имели свои претензии к власти). Но расшатывали ее и более могущественные силы. Вот что писал об этом уже в эмиграции великий князь Александр Михайлович (Сандро), один из наиболее близких Николаю II членов императорской фамилии:

«Императорский строй мог бы существовать до сих пор, если бы „красная опасность“ исчерпывалась такими людьми, как Толстой и Кропоткин, террористами, как Ленин и Плеханов, старыми психопатками, как Брешко-Брешковская или же Фигнер, или авантюристами типа Савинкова и Азефа. Как это бывает с каждой заразительной болезнью, настоящая опасность революции заключалась в многочисленных носителях заразы: мышах, крысах и насекомых… Или же, выражаясь более литературно, следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции составляло армию разносчиков заразы. Трон Романовых пал не под напором предтеч Советов или юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и других общественных деятелей, живших щедротами империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян (но хотел ли? — С.Р.); полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах. Как надо было поступить с теми великосветскими русскими дамами, которые по целым дням ездили из дома в дом и распространяли самые гнусные слухи про царя и царицу?» [164]

Великий князь Александр Михайлович (Сандро)

Лодку самодержавной власти Николая II раскачивало все общество снизу до верху. Только вот с логикой великого князя Сандро согласиться трудно, ибо получается у него, что вся страна болела «заразительной болезнью», и только государь император был здоров. На самом деле, наиболее тяжелой формой болезни страдал он сам и усиленно прививал ее всем тем, кто вместе с ним или его именем правил страной. Об этом свидетельствует и сам великий князь Сандро, когда приводит часть своего письма, посланного императору за два месяца до его отречения от престола: