Сергей Григорьев - Иегудиил Хламида

В корректорскую робко вошел секретарь редакции. Он оставил внизу свою серую крылатку и оказался в сером аккуратном пиджаке и белых майских брюках.

- Можно и мне чайку?

- Что вы, Алексей Алексеевич, "можно ли"? - воскликнула Катя.

Пешков отодвинулся со стулом от самовара.

Наливая себе чай дрожащей рукой, Алексей Алексеевич обратился к девушкам:

- Вот извольте взглянуть. Господа, может быть, он вас послушает... Катерина Павловна, уговорите его. Он нас хочет оставить без большого фельетона. А завтра воскресенье. На него накатило, а газета без фельетона.

Волжина остановила взгляд на лице Пешкова; он еще хмурился, но правый глаз его был уже прищурен, и на лицо просилась добрая, лукавая улыбка.

- Он напишет, он согласится, - нежно пропела Волжина. - Он у нас хороший!

- О чем же написать? - спросил, хмурясь, Пешков.

- Да о чем хотите, голубь мой сизокрылый! - всплеснул руками Алексей Алексеевич. - О фонарях, о мостовых, о Струковском саде, о пристанях, о пароходах...

- О птицах... можно?

- Гм... Гм... О каких?

- Ну, например, я хотел бы написать о воронах...

- О воронах? Гм... гм... О воронах? Полагаю, что можно... Ну, там и другие птицы... Не трогайте только двуглавого орла.

- Хорошо! Напишу!

- Великолепно! Давайте по листочку, а то и так мы опоздали с набором.

- Ладно. Посылайте Саньку в "кафедралку". Я буду там. До свиданья!

- Только вы знаете, Хламида, - крикнул вслед Пешкову повеселевший Алексей Алексеевич, - если и о воронах зачеркнет, то исправленного "Сокола" поставим! А то у нас "дыра" - набора не хватит... Я на дачу... Выпускать номер будет Маненков!

Пешков ничего не ответил.

Санька

Самая большая самарская пивная жигулевского завода, неподалеку от кафедрального собора, называлась "кафедралка".

Днем "кафедралка" обычно пустовала. Для Иегудиила Хламиды в эти пустые дневные часы она служила рабочим кабинетом. На мраморном столике стояла кружка с пивом, тарелочка с ржаными, круто посоленными сухариками, пепельница с грудой окурков и маленькая карманная чернильница. Иегудиил Хламида, покуривая, писал на узких, нарезанных в типографии полосках бумаги.

Санька каждые полчаса бегал из редакции в "кафедралку" и весело спрашивал Иегудиила Хламиду:

- Еще про каких птиц будет? О сороках будет?

- Сороки в лес улетели.

- А про грачей?

- О грачах будет.

- А про попугая? У губернатора в окне висит белый попугай.

- Знаю. О нем нельзя.

- Почему?

- Это важная птица.

Назад Санька шел медленно, читая на ходу то, что написал Хламида.

Возвращаясь в четвертый раз, мальчик шел совсем тихо, даже остановился и потом опять пошел, волоча ногу за ногу, уставясь в листки и ничего иного не видя.

Навстречу ему, изнемогая от жары, серой утицей ковылял секретарь редакции Алексей Алексеевич: "все руки" у него были заняты свертками, нельзя было даже распустить зонта. Алексей Алексеевич заметил, что Санька вынул из пачки листок и сунул его в карман штанишек. Алексей Алексеевич остановился и выставил зонтик концом вперед. Зонтик уперся в Санькину грудь.

- А ну, вынимай из кармана листок!

Санька достал.

- Зачем спрятал?

- Та-ак. Очень понравилось.

Алексей Алексеевич пробежал глазами листок.

"Ворона - глупая, по общему признанию, птица - садится, куда ей вздумается; иная ворона сядет на высокопоставленную чугунную голову - и сидит. Чугунная голова не чувствует - ей все равно, села или не села на нее птица и какая это именно птица. Чугунной голове все равно. Но найдутся люди, которые подумают: "Как? Ворона села на голову, которую должна бы украшать медная каска с орлом или голубем... Это оскорбление!" И начинают ворону гнать с неподлежащего ей места. А тут подвернется непременно какой-нибудь озорной молодой человек..."

- Экий ты глупый, Санька! - сказал Алексей Алексеевич. - Чего понравилось? Завтра в газете прочтешь. Неси! Не балуйся!..

Санька жалко хлюпнул носом:

- Я не балуюсь... Да ведь это он про кого?..

- Про ворону! Иди, иди! - И Алексей Алексеевич, вернув листок мальчишке, заковылял дальше.

- Ладно! Я так этого не оставлю! - пробурчал Санька.

Он сдал в наборную все листки, в том числе и про ворону. Возвратясь в "кафедралку", он сел на стул против Хламиды и, покачав головой, сказал с укоризной:

- Ай-яй! Своих начинаешь в газете протаскивать! Зачем про меня написал? Нарочно, что ли, я царю в нос угодил? Я в ворону метил...

- Бывает. Метил в ворону, а попал в корову. Да, братец, ничего не попишешь. Мы с тобой теперь, Санька, оба - государственные преступники!