Федор Шахмагонов: Парадоксы Смутного времени

Н.М. Карамзин вне упрека, он первопроходец по обилию русских летописей, а вот к последующим историкам вопрос, как такое наивное сочинительство могло быть опорой для серьезной исторической версии?

На мой взгляд, историки обратились в последнее время с большим доверием к версии Угличского следственного дела из-за того, что версия убийства оказалась несостоятельной.

Угличское следственное дело излагает ход событий таким образом. Царевич пошел «тешиться» со сверстниками-жильцами во двор. Играли в тычку ножиком, а по другим показаниям — сваей. Разница существенная, хотя в деле это никак не отмечено. Ножик режет и колет, свая, трехгранный шип, только колет. На царевича нашла падучая, припадок эпилепсии. «Летячи» он «набрушился», «наткнулся» на нож. Бился долго окровавленный. Братья царицы успели прискакать из города на набатный звон, он еще был жив. Как только царевич упал и поранился, мальчик Петрушка Колобов побежал наверх к царице с криком, что царевич «убился». На двор выбежала царица Марья и первым делом схватила полено и начала охаживать мамку боярыню Волохову, сразу обвинив Битяговского, Осипа Волохова и Качалова в убийстве царевича... Царевич в это время, истекая кровью, бился на руках у кормилицы.

Почти реальная картина действия, но в психологических этюдах авторы XVI века неискушены, и явилась психологическая нелепость.

Царевич, истекая кровью, бьется в судорогах на руках кормилицы, а мать вместо того, чтобы попытаться остановить уходящую жизнь, принять последнее дыхание сына, хватает полено и бьет Волохову, призывая перебить Битяговских. Такие нелепицы могли сочинять только подьячие XVI века, да и то наспех, а вот историкам принимать их вымысел за достоверность — сие по меньшей мере несерьезно.

Нагие, как это выяснилось в ходе розыска, никого не допускали в церковь, опасаясь похищения тела царевича. Наивная отговорка, но и столь же наивная ошибка фальсификаторов, включивших эти показания в розыскной свиток. На самом деле Нагие не хотели, чтобы кто-то из угличан увидел «подмену». Отрок в церкви лежал с перерезанным горлом, в следственном деле есть четкие показания, что играл он сваей, а свая не режет.

Если допустить, что царевич наткнулся на сваю и погиб, то все равно мы не можем согласиться, что мать могла разрешить надругательство над телом сына.

Немало вызвало рассуждений в историографии назначение главой розыскной комиссии князя Василия Шуйского — самого опасного политического противника Бориса Годунова. Удивлялись, почему Годунов согласился на это назначение? Удивляться нечему: Годунов знал, что он не повелевал убить царевича. Государевы посланцы вошли в церковь и увидели отрока с перерезанным горлом. Вот воистину шекспировская сцена по накалу страстей. Одни ужаснулись жестокости убийства, другие растерялись: царевич убит, стало быть, надо произнести приговор над могущественным правителем царства: Андрей Клешнин «оцепенел», «застыл», как «соляной столб». Он был единственным, кто знал царевича в лицо. Человека, вышедшего из опричнины, не мог поразить до «оцепенения» вид отрока с перерезанным горлом, и не за Годунова он ужаснулся, ибо знал, что Годунов не причастен к убийству! Ужаснуло его другое. Он увидел тело убитого отрока, но не царевича, и оценил всю сложность обстановки. Нагие спрятали царевича!

Если англичанину Флетчеру пришло на ум, что царевича вот-вот убьют, то разве у Нагих не мог родиться замысел спрятать царевича, чтоб его не нашли убийцы?

Следственной комиссии ничего, не оставалось, как срочно, в спешке, тут же на месте придумать свою версию угличской драмы и ради государственных интересов признать царевича умершим, но, конечно же, не убитым, как это хотели изобразить Нагие. Объяви его похищенным Нагими и спрятанным, сейчас бы явились самозванцы и из Крыма, и из Польши, и из Швеции, да и казаки не постеснялись бы!

Князю Шуйскому сие на руку: устранился последний законный наследник московской княжеской династии, а его родовая линия выходила на первое место.

Едва лишь мы обратимся к версии, что царевич в Угличе не убит и не накололся, а его увезли, как сразу же развязывается самый тугой узел логической цепи.

Царевич жив, стало быть, царь Федор не может «приказать царство» Борису Годунову. В Смоленске присягали не покойнику, а знали, что царевич жив. В Вене ждали воцарения живого сына Ивана Грозного, а не воскресшего из мертвых. С угличанами жестокая расправа, чтобы пресечь молву о живом царевиче, а не о мертвом. Афанасий Нагой прискакал к Горсею за лекарством для царевича, оказавшегося в Ярославле, а не для царицы. И царица Марья, в иночестве Марфа, отдала крест сыну, а не кому-либо другому. В 1600 году Борис Годунов искал на подворье Романовых не корешки для ядовитого зелья, а царевича или его следы, бороду драли Богдану Вельскому за то же. Федор Никитич Романов, Филарет в иночестве, грозил монахам в 1605 году, полагая, что на Москву идет царевич.