Наум Синдаловский - Мифология Петербурга - Очерки.

Прорубив «Окно в Европу» для россиян, Петр Великий одновременно широко распахнул двери России для европейцев. В Петербург буквально хлынул поток ремесленников и торговцев, корабелов и волонтеров, кондитеров и строителей разных национальностей. Едва ли не с первых дней своего существования Петербург становится многоязычным и веротерпимым. Молитвенные дома различных вероисповеданий возводятся в буквальной близости к царскому дворцу и, что главное, рядом друг с другом. На Невском проспекте до сих пор в непосредственном соседстве равноправно красуются Голландская церковь, костел Святой Екатерины, Армянская церковь, Лютеранская церковь, православный Казанский собор. В начале XIX века некий француз предлагал даже изменить название Невского проспекта на проспект Веротерпимости. Городом веротерпимости, видя в этом одно из главных отличий его от других городов мира, называл Петербург повидавший многие страны Александр Дюма.

Конечно, среди тех, кто рискнул попытать счастья на бескрайних и чуть ли не безжизненных просторах России были и неисправимые романтики, и отъявленные негодяи, и отчаянные авантюристы, и просто преступники, скрывавшиеся от своих правительств. Но абсолютное большинство этих иностранцев, без сомнения, были глубоко порядочные, добросовестные и честные работники и солдаты, политики и учителя, чиновники и актеры – все те, кто, став петербуржцами в первом поколении, составили честь и славу своего города.

Петербург гордился своей многонациональностью. На масленичных и пасхальных праздниках на Адмиралтейском лугу или Марсовом поле балаганные деды, неторопливо раскручивая бумажную ленту потешной панорамы с изображением различных городов, бойко слагали стихотворные строки:

Ему вторил другой балаганный затейник с накладной бородой и хитроватой улыбкой:

Отсутствие (или незначительное присутствие) в приведенных текстах оценочных интонаций не должно вводить в заблуждение. Они еще будут. Мы с ними встретимся. Достаточно вспомнить легенду о заговоре иностранцев, в результате которого один иностранец – голландский посланник Геккерн – организовал убийство Пушкина, другой – француз Дантес – смертельно ранил поэта, третий – немец Арендт – не вылечил его, четвертый – Данзас – был секундантом на этой злосчастной дуэли и не предотвратил ее; или погромный антинемецкий шабаш ура-патриотов на улицах Петрограда в августе 1914 года; или издевательскую частушку в пору высшего расцвета государственного антисемитизма, вылившегося в пресловутое «дело врачей»: «В кинотеатре „Колизей“, что ни зритель, то еврей», – достаточно вспомнить все это, чтобы понять, что не все было благополучно в городе Санкт-Петербурге. Однако современный фольклор, коллективными авторами которого стали потомки тех, первых, строителей города, свой приговор вынес:

Более того. Когда в 1990 году редакции московских журналов «Молодая гвардия» и «Наш современник» решили провести в Ленинграде так называемые «Российские встречи» с явно выраженным националистическим душком, городской фольклор тут же окрестил эту акцию «Расистскими встречами».

Но вернемся в XVIII век. К середине столетия из 75 тысяч жителей столицы иностранцы составляли 7,5 %. Селились, как правило, кучно – городскими слободами и пригородными колониями, строго соблюдая национальный принцип. Так, например, в районе Дворцовой площади находилась Немецкая слобода с центральной Немецкой улицей, позже переименованной в Миллионную, на Васильевском острове – Французская слобода. Среди жителей столицы были финны, поляки, шведы, греки, татары и представители многих других народов. Когда в 1712 году из Москвы в Петербург наконец переехали все ближайшие родственники Петра I – вдовствующие царицы, сестра Наталья Алексеевна, сын Алексей Петрович, – то все они, включая многочисленных приближенных и огромную дворню, поселились вблизи Литейного двора, в районе нынешней Шпалерной улицы. В отличие от иностранных слобод, всю эту территорию вплоть до Смольного двора в народе прозвали «Русской слободой».