Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 2)

- Я знаю, - сказал он. И она не поняла, что он знает - или что она заведующая, или что мать его там работала.

...Так или иначе, но к лету сорок седьмого вернулись в Шантару или Михайловку одни, обозначились или были ведомы кому-то судьбы других. Манька Огородникова, например, еще в войну вернулась из заключения, отсидев срок за укрывательство ворованного, быстро продала свой домишко и уехала в город, сказав Верке: "Пока в Новосибирск, а потом еще куда-нибудь, чтобы проклятый Макар не нашел". И кто знает, зря, может быть, уехала. Буквально следом, через пару недель где-то, объявился в Шантаре Макар Кафтанов. Был он какой-то непривычно молчаливый, сильно постаревший. Пожив дня три у Кашкарихи, приемной своей матери, отправился в Михайловну, и там у них с Анной произошел такой разговор: "Мучаешь все землю". - "Живу..." - "Где околачивался все это время?" - "Воевал... В сорок пятом ранен был". - "Теперь снова воровством занимаешься?" "Нет... Отворовался". - "Зачем сюда приехал?" - "Не знаю. Так... Думал, Мария Огородникова тут. А ее нету... И с тобой попрощаться. Не поминай лихом..." Он не спросил Анну, сестру свою, ни о муже ее, ни о сыне, ушел из Михайловки, на другой день уехал из Шантары неизвестно куда - и с концом... Аркадий Молчанов, получивший срок в связи с "делом" Ивана Савельева, был выпущен задолго до войны, жил где-то на Алтае, всю войну провоевал, не получив ни одной царапины, демобилизован был в числе первых и вернулся на прежнее жительство в Михайловку... И лишь о Семене Савельеве да Якове Алейникове к лету сорок седьмого никто и ничего не знал. Иван был последним, кто видел того и другого в сорок третьем, а с тех пор прошло ни много ни мало - целых четыре года. Четырежды опадала листва с деревьев, столько же раз засыпали землю холодные снега, и они навсегда, кажется, замели и стерли с земного шара их следы...

2

Прошло еще десять лет.

День сегодняшний никогда не похож на день минувший, да прошлое из жизни не вычеркнешь. Одни любят вспоминать свое прошлое, другие не любят, но оно живет в каждом до последних дней его и, так или иначе, определяет слова и поступки людей, их любовь и ненависть и в конечном счете смерть или бессмертие...

В 1957 году Поликарпу Матвеевичу Кружилину исполнилось шестьдесят семь. Постаревший и одинокий (жена скончалась три года назад, сын Василий работал в Шантаре редактором районной газеты), он жил в Михайловке теперь и еще трудился - был у Ивана Савельева в колхозе "Красный партизан" секретарем партийной организации. Раньше колхоз назывался "Красный колос", но Петр Петрович Полипов, в конце пятидесятого снова ставший первым секретарем райкома партии, вдруг поморщился однажды:

- "Красный колос"... Патриархальщина какая-то. Разве бывают красные колосья? Желтые там, золотистые... Черные бывают, если головней заражены. Давайте переименуем в "Красный партизан".

- А что, разве бывают еще и белые партизаны? Или там зеленые? - усмехнулся Кружилин.

Полипов внимательно, прищурив глаза, поглядел на Кружилина, сожалеюще покачал головой, будто говоря: "А ведь бывший секретарь райкома!" Кружилин был уверен, что Полипов так и подумал, но это Поликарпа Матвеевича мало волновало, и он еще раз усмехнулся...

Кружилин возвращался домой с полей. Позднее лето кончалось, жали рожь. Подходила местами и пшеница, серо-зеленые массивы ее с каждым днем бурели и скоро зазвенят спелым звоном. Ну, думал Поликарп Матвеевич, покачиваясь в ходке, пускай теперь и зазвенят, рожь почти выкошена, озимые досеваются, они с Иваном Савельевым и горсти зерна не дадут просыпаться на землю, все уж подготовлено у них для жатвы и пшеницы. Добрый, добрый вышел из Ивана Савельева председатель колхоза, умный и знающий хлебороб. Весь район его ценит, в области уважают, и даже Полипов вынужден считаться с ним. Вот тебе и Ванька Савельев, бывший белобандит и враг народа. Достойно заменил он Панкрата Назарова, доживающего, кажется, последние свои деньки на земле.

Операцию на легких в Новосибирске ему сделали успешно, проклятую вражескую пулю, которую он столько лет носил в себе, вынули и отдали ему на память. После операции он, несмотря на преклонный возраст, быстро окреп, исчез многолетний кашель. "Ну, теперь я заново родился, Поликарп, - сказал ему Назаров. - Сто лет теперь проживу. Дурак был, что тебя не послушался и не лег раньше в больницу". И сто не сто, а пожил бы напоследок, да вскоре получил письмо от сына своего Максима из тюрьмы. "В сорок пятом, отец, осудили меня, писал Максим, - сволочью и мразью оказался я, Васька Кружилин выдержал в плену, а я нет. Погиб, кажется, где-то Васька, а теперь я завидую ему..." Но Василий был в Шантаре. Панкрат Назаров явился к нему и потребовал все рассказать начистоту... После этого уже будто не прежняя маломерная пуля, а килограммовый снарядный осколок начал крутиться в груди Панкрата, все там разворачивая. Прожил Панкрат жизнь славную и честную, а потому нелегкую. Но теперь от небывалой боли все сильнее скрючивался. К тому же в прошлом году таким выродкам, как Максим, вышла амнистия ("До чего гуманное все же у нас государство!" - усмехнулся невесело Кружилин), и Максим Назаров, жалкий и обмызганный, заявился недавно в Михайловку. "На радость отцу, - вздохнул угрюмо Кружилин. - Пожалел бы, подлец... Уж этого старик не выдержит".