Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 2)

- Первого мая, а сейчас январь. Где ж ты это-то время был, чего молчал? Пытка бы наша с отцом насколько раньше кончилась бы!

- Кончилась... - невесело вздохнул Василий. - А потом опять могла начаться. Освободили нас, да опять... уже свои.

- Как?!

- А так... Немало было и таких, как Максим Назаров, про которого я рассказывал. Надо ж было с каждым из нас разобраться. А это не так уж и просто. А сколько будут разбираться, откуда мне было знать? Да что, если вдруг не разберутся, как все было, чему-то не поверят? Зачем же вам...

- Сынок, сынок! - стонала она.

Обнимая мать, поглаживая ее плечо, Василий говорил отцу:

- Пока с нами разбирались, встречал я многих и из Бухенвальда. От них узнал, что Никита Гаврилович Паровозников во время восстания в лагере погиб. Тот самый Айзель из каменоломни в упор его прошил из автомата... И Назаров Максим, говорили мне, вместе с Айзелем, как пес, по лагерю с автоматом бегал, полосовал заключенных... Потом, рассказывали мне, вроде захватили их обоих живьем, нашим войскам передали.

- В какого подлеца превратился! - глухо сказал Кружилин.

- Не знаю, пап, кто как будет смотреть теперь на меня... А ты поверь - ни одним словом, ни одним поступком я не виноват перед людьми, перед тобой с мамой. Ничем я там не посрамил свою страну. Я лучше бы тысячу раз сдох...

- Я верю, сынок, - тем же голосом тяжко произнес Кружилин.

Когда этим вечером укладывались спать, Поликарп Матвеевич попросил:

- О Максиме Назарове, сынок, не надо пока никому... Отец его, Панкрат, и так сильно плох.

- Все равно же, рано или поздно...

- Пусть лучше поздно. Он в больницу наконец засобирался - пулю колчаковскую из легкого вырезать. Пусть сперва съездит и вырежет, а то передумает еще...

- Ладно, - сказал Василий.

* * * *

А Юрий Савельев, сын Антона и Лизы, приехал в Шантару несколько дней назад, удивив, как и Андрейка в свое время, всех - на его командирской гимнастерке поблескивала, отражая щедрые апрельские лучи, звездочка Героя Советского Союза.

- Юрий... Антонович! - ахнул восхищенно и Кружилин, когда он снял в его кабинете плащ.

- Вот, сразу, и Антонович, - смутился Юрий.

- А кто ж еще? Старший лейтенант, герой! Ну, рассказывай, что и как...

- Долго это. Воевал все время в Первом Украинском. Под Сандомиром, когда Вислу форсировали, был тяжко ранен. В госпиталь уже пришло известие, что правительство меня... Потом опять воевал, был и под Берлином, хотя брать его не пришлось. Зато освобождал Прагу. Народ наш победу в тот день праздновал, а мы еще дрались. А десятого мая был опять ранен, на этот раз легко... Вот и все, если коротко.

- Мать бы с отцом на тебя поглядели!

- Да, расстраивал я их, бывало... Пусть лежат спокойно.

И Наташа, когда он с букетом купленных на базаре цветов пришел к ней в домишко бабки Акулины, точно так же воскликнула, изумленная:

- Юрий!

Она метнулась к нему, повисла на шее, принялась беспорядочно целовать, отчего у него бешено заколотилось сердце. Когда он уезжал на фронт, она, хоть он и не надеялся, пришла на вокзал его проводить. И хоть она была сдержанна, держалась отчужденно, на прощанье сказала: "Потеряться на войне не смей, слышишь?.. Возвращайся". Он постоянно помнил ее слова, вот он и вернулся, и она, обрадованная, кинулась к нему, принялась целовать...

Но в следующую минуту он понял, что надеяться ему не на что. Разглядывая его сквозь слезы, погладив вздрагивающей ладонью его Звезду, она произнесла:

- Я верю, Юрий, - вот так однажды распахнется дверь и войдет Семен. Я жду...

Потом они пили чай, бабка Акулина, нисколько не изменившаяся за его отсутствие, разливала им его в чашки, и Юрий, слушая, как бушует за окном скоротечная летняя гроза, говорил, что он остался бы, наверное, в армии навсегда, если бы не ранения, а сейчас пойдет учиться в какой-нибудь технический вуз, ему уже тридцать шестой год - критический возраст, после которого в институт не примут.

- А дочка где? Жива, здорова?

- В детском садике она. Такая дивчина растет!

- Я, признаться, удивлен, Наташа, что ты все тут живешь, а не с отцом, сказал он, прощаясь.

- Да понимаешь, Юра, мне тут лучше... У нас с ним... некоторые расхождения. Сидел он несправедливо, но эти годы сломили его, слабым он оказался. Я так гордилась им, а он... Всех он сейчас боится и ненавидит. И, по-моему, самого себя даже...

- Мне Кружилин немного говорил...

- Ну вот. Я и работаю сейчас не на заводе, ушла. Я теперь начальник даже заведующая библиотекой. Там... мама твоя работала.