Амеде Ашар - Плащ и шпага

Само собой разумеется, при этих почти ежедневных встречах, не раз представлялся им случай говорить о графе де Колиньи и о руководстве войсками, которого он добивался. Югэ всегда хватал такие случаи на лету. Венгерская экспедиция сводила всех с ума: она напоминала крестовые походы. Предстояло, ка во времена Саладина, биться с неверными, а дальнее расстояние, неизвестность придавали этому походу в дальние страны такую рыцарскую прелесть, что все горели желанием принять в нем участие. Не было ни одного дворянина, который не добивался бы счастья посвятить свою шпагу на службу христианству. Все знали уже, что король, уступив просьбам императора Леопольда, который решился, смирив свою гордость, прислать графа Строцци к французскому двору, отдал уже приказание министру Летелье собрать армию под стенами Меца и оттуда направить её к Вене, которой угрожали дикие толпы, предводимые великим визирем Кьюперли, мечтавшим о покорении Германии исламу.

Граф Строцци хлопотал усердно, чтобы французские войска собирались поскорей. Но ещё неизвестно было, кому поручено будет руководство экспедицией: называли сперва Тюренна и маркграфа баденского, но оба были скоро отстранены. Двор, средоточие всех интриг, разделился на два лагеря: одни держали сторону герцога де Лафойяда, другие - графа де Колиньи. Шансы обоих казались равными и спорам не было конца.

Раз вечером, на приеме у графини де Суассон, Югэ наконец не выдержал.

- Ах! - вскричал он, - вот один из тех редких случаев, когда приходится сожалеть, что у вас в руках шпага, а не веер, и что вас зовут Югэ де Монтестрюк, а не Луиза де Лавальер.

- Это почему? - спросила с живостью Олимпия, на которую это имя всегда производило действие электрического удара.

- Потому что никогда ещё не представлялось лучшего случая сделать дело полезное и хорошее, дело великое и славное, и связать свое имя с таким предприятием, которое возвысит блеск французской короны! Готовится смелая и опасная экспедиция. Чтобы командовать армией, идущей на помощь колеблющейся империи, нужно полководца надежного. А кого хотят назначить? Герцога де Лафойяда! И вот судьба сражения вверяется человеку, который не сумел бы, может быть, провести учения эскадрона! А почему его выбирают? Потому что его поддерживает женщина, герцогиня де Лавальер вздыхает, она плачет, она умоляет, и этого довольно, чтобы знамя Франции было вверено человеку неспособному, тогда как есть полководец опытный в своем деле, закаленный в самых тяжелых трудах, всеми уважаемый, сражавшийся под руководством Тюренна, умеющий подчинить себе победу! Ах! Если бы я был женщиной!

- А что бы вы сделали, граф, если бы были женщиной?

- Я бы захотел доставить торжество правому делу, я бы употребил мою красоту, мою молодость, весь мой ум на то, чтобы счастье Франции поднялось как можно выше. Я захотел бы, чтобы со временем про меня сказали: спасение империи, освобождение городов, одержанные победы, побежденные варвары всем этим обязана родина одной ей, потому что она одна вручила оружие той руке, которая нанесла все эти удары! Победой, осветившей зарю нового царствования, обязаны графу де Колиньи! Но выбор графа де Колиньи решила она!

В душе графини де Суассон шевельнулось что-то, удивившее её самое: грудь её пронизал какой-то горячий ток. Она взглянула на воинственное лицо Югэ и сказала ему не без досады:

- Итак, вы полагаете, граф, что ни одна другая женщина при дворе не в состоянии совершить подобное чудо? Вы думаете, что одна герцогиня де Лавальер...

- Я знаю, что и другие могли бы. Разве они не одарены всеми прелестями, всем очарованием? Им стоило бы только захотеть... Одной из них в особенности. Но нет! Ни одна женщина не понимает этого, ни одна не осмелится бороться с могущественной фавориткой! И герцог де Лафойяд будет непременно назначен.

- Кто знает? - прошептала Олимпия.

- Ах! Если бы это была правда! - вскричал Югэ, взглянув на неё пламенным взором.

Взволнованная ещё и на следующий день и сама удивляясь этому волнению, графиня, под предлогом утомления, приказала не принимать никого и допустить только одного защитника графа де Колиньи.

- Благодаря вам, я только и видела во сне, что сражения и приступы, сказала она ему, - но если вы говорите с таким жаром о делах военных, то что бы это было, если бы вы заговорили о делах сердечных?

- Та, что дала бы мне возможность пролить свою кровь для славы его величества, узнала бы об этом очень скоро.