Игорь Андреев - На пути к Полтаве

С гибелью предводителя восстание пошло наубыль. 27 июля Долгорукий вошел в Черкасск, заставив казаков вновь целовать крест Петру Алексеевичу. Стали размышлять, как наказывать виновных. Чинить в соответствии с обычной процедурой повальный розыск? Но, по верному замечанию Долгорукова, «все кругом виноваты». Да и угрозы массовых казней могли подтолкнуть дончаков к новому выступлению. Решено было лишь сильно припугнуть казаков. Истерзанное тело Булавина вновь привезли в Черкасск, расчленили и «растыкали по кольям» рядом с войсковым кругом. Там же для острастки повесили нескольких нераскаявшихся повстанцев.

К осени 1708 года войска карателей рассеяли основные отряды булавинцев. Тем не менее ситуация на Дону еще долго оставалась взрывоопасной. Когда азовский губернатор Толстой, посчитав, что теперь за верховые городки можно быть спокойным, в августе 1708 года отослал часть войск к Петру на Украину, Василий Долгорукий пришел в отчаяние. Он тотчас отписал Петру, что на Дону и по Донцу все «сплошь воры и готовы к бунту всегда; час от часу то бедство нарастает». И все же движение, перевалив наивысшую точку, выдохлось. Инциденты еще происходили, но в них уже не было прежней энергии. Раскол в казачьей среде усилился. Жители низовых станиц уже не желали рисковать головой ради сомнительных обещаний. В августе упорные бои произошли у станицы Есауловской. Ее защитники надеялись на помощь одного из сторонников Булавина, атамана Игната Некрасова. Но последний предпочел со всеми людьми, семьями и скарбом переправиться через Дон у Нижнего Чира и уйти на Кубань. То было начало известного исхода некрасовцев.

Защитники Есауловской сдались. Последние очаги сопротивления были подавлены. Долгорукий, стараясь преподнести казакам наглядный урок, лютовал необыкновенно. До 200 человек были повешены на плотах, спущенных вниз по Дону. Мрачные символы петровского правления скользили по воде, приводя в трепет свидетелей царского правосудия.

В апреле 1709 года, воспользовавшись паузой в боях со шведами, в Черкасск приехал Петр I. Похоже, в канун решающей схватки он лично хотел убедиться, что теперь можно будет воевать с Карлом XII без «оглядки». Борьба с мятежным Доном дорого обошлась царю. Против восставших пришлось отрядить более 33 тысяч человек. Нетрудно было догадаться, где они были ему нужнее. Да и само использование подобным образом войск не лучшим образом отражалось на боеспособности: из карателей обыкновенно получаются плохие солдаты.

Дон был умиротворен ценой больших жертв. Позднее Василий Долгорукий писал о более чем 23 тысячах казненных и погибших в боях. Многие казачьи городки по верхнему Дону, Донцу, Хопре, Медведице были разорены и сожжены. Причем отличались не только правительственные войска. Булавинцы сами жестоко расправлялись с теми станицами, которые не пожелали примкнуть к ним. И это тоже — цена войны и реформ.

Что представляли собой армии Швеции и России в канун решающего столкновения? Что можно было сказать об офицерском корпусе каждой из сторон? О состоянии артиллерии, пехоты, кавалерии? Как, наконец, за долгие годы войны изменились те, кто стоял во главе страны и армии, — Карл XII и Петр I? Вопросы наиважнейшие, ответы на которые помогут понять, что произошло за первые годы Северной войны. Ведь не стоит забывать, что под Полтавой Швецию разбила Россия образца 1709-го, а не 1725 года, когда маховик реформ достиг наивысшего размаха и страна поднялась на совсем другие высоты. Между тем в историческом сознании эта хронология событий нарушается и Полтава часто воспринимается как итог реформ, их громкая и победоносная точка. Строго говоря, в таком смещении нет ничего необычного: массовое историческое сознание тяготеет к упрощению. Но упрощение всегда остается упрощением, в котором не остается места для глубокого понимания того, во что на самом деле обошлась стране Полтава. Ведь цена победы — это не только убитые, оставшиеся лежать на полтавских полях, и не только раненые, страдающие, выздоравливающие и умирающие в лазаретах. Истинная стоимость победы складывалась из тех усилий, жертв и тягот, которые обрушились на страну в первые годы Северной эпопеи.

По меркам не только будущих, но и предшествующих войн, Карл XII двинулся в Россию не бог весть с какой силой. В сентябре 1707 года из Саксонии на восток выступили более 32 тысячи тысяч человек, к которым в Познани присоединились около 8 тысяч. Из этих 40 тысяч человек лишь около половины были «природные шведы». В этом смысле армия Карла под Нарвой была даже более «национальной». Дело, однако, не в магии цифр. Да и сами эти цифры требуют комментария. 40 тысяч, а быть может, даже меньше {8} 8 Цифра в 40 тысяч чаще всего встречается в научной и учебной литературе. Однако, учитывая оставленные части в Речи Посполитой, потери от болезней и столкновений, понесенные в боях до момента пересечения границы Московского государства, исследователи уменьшают ее до 32–33 тысяч человек (см. Мышлаевский А. З. Северная война 1708. От реки Уллы и Березины до р. Днепр. СПб., 1901. С. 1–2. Тарле писал о 35 с половиной тысячах человек (Тарле. С. 507). Такой известный исследователь, как П. П. Епифанов, называл цифру в 54 тысячи (См.: Епифанов П. П. Россия в Северной войне. ВИ, 1971, № 7. С. 119.). — это мало или много? Если в 1700 году 8–10 тысяч шведов разгромили 35–40-тысячную русскую армию, то, согласно этой логике, Петру девять лет спустя надо было выставлять против Карла как минимум вчетверо больше — 150–160 тысяч. Такой армии у царя не было. Получалось, 40 тысяч шведов — это очень много.