Игорь Андреев - На пути к Полтаве

В своих грамотках Булавин объявлял, что Войско Донское от великого государя «не откладывается» и по-прежнему готово ему «служить всеусердно». Казнь Максимова была преподнесена как проявление верноподданнического рвения. Бывший атаман был уличен «во многих неправдах и обидах», ссоривших казаков с государем; он же писал царю заведомые неправды про булавинцев, будто они намерены идти «войною… на государевы городы». Булавин просил Петра сменить гнев на милость, принять их службу и остановить движение полков на Дон. Тон посланий Булавина нельзя назвать покаянным: просьбы перемешивались с угрозами. Петру было объявлено, что если он не остановит Долгорукова, то казаки станут «противитца всеми реками вкупе с кубанцами». Если и это не остановит, то «мы войском реку Дон… ему, великому государю, уступим и на иную реку пойдем». В обращении к царским воеводам этот мотив звучал и того резче — откажут в выполнении их требований, пусть пеняют на себя, поскольку «за то хуже будет».

Едва ли подобная тональность понравилась Петру. Но атаман выбрал подходящее время. Шведская угроза толкала на путь скорейшего преодоления кризиса, пускай даже и разрешенного не совсем так, как того хотелось государю. Петр сам в письме к Меншикову определил главный принцип преодоления донской «замятии»: «Дабы сей огонь… конечно истребить и себя от таких оглядок вольными в сей войне сочинить». Как ни странно, здесь главное для царя не первая часть фразы — «истребление» огня, а вторая — воевать с Карлом XII свободно, не беспокоясь о тыле.

Получив войсковое послание, Петр, несмотря на давление окружения, упорно твердившего, что казакам «верить не надобно», отпустил вины повстанцам. Государственник до мозга костей, царь умел преодолевать чувства и расставлять приоритеты. В конце концов, для него важно было, что он избавлялся от проклятых «оглядок», так тревоживших его в борьбе с Карлом. Царь даже остановил Василия Долгорукого и изменил меру наказания восставшим — уже не кнут и виселица, а прощение при условии полного раскаяния и повиновения. Однако не случайно историки во все времена восторгались и ужасались стихийности народных выступлений. Эта стихийность, между прочим, означала, что вожди движения оказывались заложниками той необузданности, которую сами вызвали к жизни. И дело совсем не в том, что начальники отрядов Булавина с запозданием, уже вступив в бои с правительственными войсками, узнали о царском прощении. Остановились бы здесь, так сорвалось бы в ином месте. Слишком далеко зашло противостояние, больно притягательной была магия вседозволенности, чтобы вот так, сразу и добровольно уняться самим и унять вольницу. Ведь искали волю, а не свободу.

К силовому разрешению конфликта подталкивала и традиция: поиск компромиссов был не свойственен самодержавию, предпочитавшему урок наказания уроку прощения. Пока в июня в Черкасске читали царский указ об отпуске вин казакам, посланный для «бережения» верховых городков отряд Семена Драного разбил на реке Уразовой Сумской казачий полк из состава карательных сил Долгорукого. Были перебиты около шестисот человек — сначала в бою, потом после боя, в отместку за упорное сопротивление. 9 июня о разгроме полка узнал Василий Долгорукий. Тогда же пришли известия о намерении восставших идти громить Азов и Троицкую крепость. Хрупкое умиротворение рухнуло, уступив место новому витку противоборства. В конце июня Долгорукий получил приказ о немедленном движении на Черкасск.

Удача отвернулась от повстанцев. 2 июля полковник Кропотов поразил пятитысячный отряд атамана Семена Драного. Сам атаман погиб, часть его сторонников, донских и запорожских казаков, сумели прорваться к Бахмутскому городку. Однако его укрепления не остановили карателей. Подоспевший бригадир Шидловский захватил городок и перебил всех его защитников.

Поход под Азов также закончился неудачей. Вернувшиеся назад казаки обвинили во всем войскового атамана. Это было на руку противникам Булавина, которые давно искали случая расправиться с атаманом и тем самым заслужить себе прощение. Призыв арестовать Кондратия вызвал горячий отклик. Защищаясь, Булавин принужден был защищаться. Он заперся в атаманском курене. Тогда его недруги пошли на штурм. По одной из версий, Булавин был убит в горячей схватке, по другой — «из пистоли убил себя сам до смерти». Тело погибшего отвезли в Азов, где, надругаясь, подвесили за ногу на перекладину. Позорная казнь должна была подчеркнуть всю тяжесть проступка Булавина — «вора и государева изменника».