Игорь Андреев - На пути к Полтаве

С дороги Петр отправил письмо Репнину, который должен был доложить генералитету следующее: царь соглашался на то, чтобы полки ждали саксонцев в Гродно; однако, если те замешкаются, следовало, «не упуская времени», отступать самой короткой дорогой к своим границам. Главное, что требовал Петр, — сохранить «целость войска». «О пушках тяжелых не размышляйте; ежели за ними трудно отойтить будет, то, оных разорвав, в Неметь (Неман. — И.А. ) бросить». Письмо пришло слишком поздно — Карл уже успел сделать свой ход, блокировав русскую армию.

Между тем военно-стратегическая ситуация продолжала ухудшаться. 2 февраля 1706 года 8–9-тысячный корпус Реншильда, оставленный присматривать за почти 30-тысячной саксонской армией (в нее входили также польские и русские части), разгромил ее под Фрауштадтом. Шведы действовали энергично — сначала отступали, заманивая противника и выискивая подходящую для сражения позицию, затем перешли в решительное наступление, не связывая себя даже артиллерией. Петр был крайне раздосадован поведением «саксонских бездельников», обратившихся в бегство после 45 минут боя. Жалко было своих солдат, четыре часа отбивавшихся от неприятеля и брошенных саксонцами, а затем варварски переколотых и застреленных по приказанию Реншильда (эта бойня 500 пленных даже для того времени не имела равных по масштабам и холодному, бесчеловечному расчету); жалко было денег, посланных Августу на содержание войска. «Только дачею денег беду себе купил…» — иронизировал над собой Петр. Но самое главное — в ожидании саксонской помощи упустили время. Гродненское «сидение» превратилось в гродненскую «мышеловку».

После Фрауштадта у Петра не осталось более сомнений относительно того, как надо поступать. Тем более что болезни, холод и недостаток продовольствия все более давали о себе знать. Прорыв и только прорыв мог дать шанс на сохранение «целостности войска». Но теперь его следовало подготовить особенно тщательно, выбрав подходящий момент и направление. Полки выступили из лагеря 22 марта. Двинулись они не на восток, где их ждал Карл XII, а на юго-запад, в сторону Киева, огибая обширные припятские болота. Теперь, чтобы настигнуть русских, королю надо было переправиться на другой берег Немана. Но недаром операция по совету царя была приурочена к ледоходу. Едва шведы навели понтонный мост, как ледяные глыбы снесли его. Лишь через неделю, когда по реке пошло мелкое сало, шведам удалось ступить на правый берег. Но Карл не был бы Карлом, если бы сразу признал свое поражение. Он надеялся настичь противника, двигаясь напрямую через припятские болота. Однако погода преподнесла королю неприятный сюрприз. Ранняя весна сделала дороги совершенно непроходимыми. В непролазной грязи вязло и тонуло все, от орудий до королевской кареты. С трудом достигнув в двадцатых числах апреля Пинска, Карл прекратил бесполезное преследование. «Я вижу, что здесь написано мое „поп plus ultra (предел возможного. — И.А. ) “», — объяснил он свое решение окружающим.

Известие о благополучном выходе из гродненской «мышеловки» чрезвычайно обрадовало царя. До сих пор у него, по собственному признанию, «всегда на сердце скребло». Петру не терпелось отправиться к армии, но его не пускали доктора. Обычно несговорчивый, Петр, едва болезнь отпускала, игнорировал их советы. Но на этот раз скрутило так, что пришлось подчиниться. Царь появился в Киеве, где после всего пережитого приходила в себя армия, лишь в начале июля 1706 года.

Гродненская история не прошла даром. Шведы еще раз напомнили о своей разящей силе. К финалу двигалась и эпопея с Августом. Было ясно, что загнанный в угол союзник лишь искал подходящий момент, чтобы хлопнуть дверью. Петр уже не сомневался, что вскоре «…вся война на однех нас обрушается». Между тем случившееся показало, что ни армия, ни офицерский корпус к этому «обрушению» еще окончательно не готовы. За три с лишним года до Полтавы прорех оказалось слишком много, чтобы чувствовать себя спокойно. Следовало воспользоваться оставшимся временем, чтобы укрепить войска и вселить в них уверенность.

Решено было отказаться от услуг фельдмаршала Огильви, который не оправдал связанных с ним больших надежд и еще больших денег. Петру вообще не везло в попытках пригласить на должность главнокомандующего фельдмаршала, чьи знания и опыт полностью устроили бы его. Не имея возможности найти ничего более «стоящего», Петр почти смирился с этим печальным обстоятельством, тем более что принимать окончательное решение выпадало все равно ему. Огильви тем не менее отпустили по-доброму. «Невзирая на все худые поступки, надобно отпустить его с милостью, с ласкою, даже с каким-нибудь подарком, чтоб не хулил государя…» — писал Шафиров Меншикову, не без иронии замечая, что к подаркам фельдмаршал «зело лаком и душу свою готов за них продать». Справедливости ради заметим, что эти высоконравственные рассуждения о склонности фельдмаршала к подаркам звучат довольно комично: если, по Шафирову, Огильви «зело лаком» на подношения, то какие определения следует применять к самому автору письма, едва не угодившему за вымогательство и взяточничество под топор, не говоря уже об адресате?