Игорь Андреев - На пути к Полтаве

В эти годы больший вес приобрел и князь Федор Юрьевич Ромодановский. Петр ценил его за необыкновенную преданность и исполнительность. Будучи главой Преображенского приказа, князь ведал политическим сыском — одним из столпов петровского режима. Одна только мысль о свидании со свирепым Федором Юрьевичем приводила в трепет подданных, поскольку с кнутобойными мастерами, какие были в его приказе, вину всегда можно было сыскать, был бы только человек, а у человека — спина.

В «Марсовых потехах» Федор Юрьевич в «звании генералиссимуса Фридриха» командовал одной из армий, в составе которой обыкновенно «сражался» сам царь — ротмистр Петр Алексеев. Противную сторону, куда обыкновенно включали стрелецкие полки, возглавлял «генералиссимус» И. И. Бутурлин. Маневры и потешные бои, естественно, заканчивались полным «разгромом» стрельцов и пленением Бутурлина. Мирились стороны за столом. Здесь уже и победители, и проигравшие открывали совместные боевые действия против «Ивашки Хмельницкого», то есть предавались безудержному и пагубному пьянству. Молодой государь ничем не уступал своим товарищам-собутыльникам. Все это, конечно, свидетельствовало о нравственных изъянах Петра и его окружения. Огромная энергия царя находила свое выражение в действиях созидательных, однако пристрастие к питию трудно к ним причислить.

Сухопутные бои чередовались с «морскими» сражениями и кораблестроением. Петр загорелся мыслью о создании настоящей «потешной флотилии». Царь работал сам, уже лихо управляясь с топором и кузнечным молотом; учился у иностранных мастеров, руководивших строительством; торопил нерадивых поставщиков; подстегивал городовых воевод и приказных судей, которые мешкали с присылкой мастеровых и необходимого для постройки материала. По обыкновению, торопясь и распекая, Петр не замечал того, что из-за его частых отлучек из Москвы во многих государственных делах наступил застой. Так, приехавший персидский посол не мог править посольство, пока не состоится аудиенция у государей. Но вызволить Петра из Переславля было делом непосильным. Все призывы и напоминания пропадали втуне. Кончилось тем, что в Переславль, заручившись строгим материнским словом, отправились Нарышкин с Голицыным. Лишь после этого царь уступил. Но, должно быть, на приеме он взирал на посланца шаха с большим неудовольствием.

Летом 1693 года Петр собрался на Север. Это была его первая поездка к настоящему морю. Намерение сына привело Наталью Кирилловну в смятение. Ей, по-видимому, хватило одного вида Плещеева озера с завитками волн, чтобы смертельно испугаться за Петра. Источники не донесли до нас высказываний царицы на этот счет. Есть, однако, признание другого человека, старца Авраамия. Он сопровождал царя на Плещеево озеро и видел, как тот «лазит безопасно на щоглы (мачты. — И.А. ), и опущаетца, о чем ево старцово сердце страху исполнилось». Не приходится сомневаться, что сердце Натальи Кирилловны «исполнилось страху» еще более сильного. Царица категорически потребовала от сына не ходить в море. Петр обещал. Однако, ступив на архангельскую землю, об обещании тут же забыл. При первой возможности царь отправился в море, а вернувшись, вознамерился строить верфь. Его планы разрастались, приобретая уже совсем не «потешный» размах. Ведь Архангельск — не Переславль на берегу срединного озера, а морские ворота России.

В эти месяцы 1693 года Петр редко вспоминал о матери. Писал нечасто, хотя и укорял себя, «недостойного Петрушку», за невнимание к «дражайшей моей матушьке». Тем не менее его коротенькие письма дышат сдержанной любовью в ответ на ту заботу, которая буквально изливается из посланий царицы. Он всячески успокаивает мать, прибегая к высшим «авторитетам». «Да о единой милости прошу: чего для изволишь печалиться обо мне? Изволила ты писать, что предала меня в паству Матери Божией; такого пастыря имеючи, почто печаловать?» — писал он 14 августа, оборачивая в свою пользу заступничество Богородицы, к которой взывала в своих молитвах Наталья Кирилловна.

Беспокойство старой царицы не было случайным. Ее по-своему нелегкая, со стремительными взлетами и оглушительными падениями жизнь протекала в тревогах за сына и в приступах раннего недомогания. Жить Наталье Кирилловне оставалось несколько месяцев. Петр вернулся в самом конце сентября 1693 года. Тут же окунулся в дела, связанные с приготовлением нового похода по Белому морю. Дела эти требовали частых отлучек. В середине января 1694 года пришло тревожное известие о болезни матери. Болезнь оказалась скоротечной. 25 января, на 42-м году жизни, царица скончалась. Петр не любил переживать на людях. Он затворился со своей печалью в одиночестве, по сути, бежал ото всех. О глубине его скорби можно судить по короткому посланию Апраксину. «Федор Матвеевич! — писал царь двинскому воеводе. — Беду свою и последную печаль глухо объявляю, о которой подробно писать рука моя не может, купно же и сердце. По сих, яко Ной, от беды мало отдохнув и о невозвратном оставя, о живом пишу». В этом признании царь прописал себе рецепт одоления «невозвратного». Для него это — «живое», необходимое дело, которое следует, несмотря ни на что, торопить и двигать. Тогда этим делом было задуманное плавание по Белому морю, позднее — всякие иные дела, в которых у Петра никогда недостатка не было, а была всего лишь одна проблема — какое дело самое наипервейшее?