Игорь Андреев - На пути к Полтаве

Цари выросли, обзавелись семьями. Пришло время для самостоятельного царствования, без Софьи.

Возвращение Голицына из второго Крымского похода резко накалило обстановку. Нарышкины стремились выжать все возможное из благоприятного момента и в какой-то мере сами провоцировали столкновение. Когда правительница попыталась выдать результаты похода за очередную блестящую победу Голицына, Петр демонстративно отказался принять в Коломенском усмирителя «басурман». В ход пошли уговоры, которые в конце концов «сломили» царя. Однако уступка Петра была вовсе не уступкой регентше: во время церемонии Петр принимал, помимо большого воеводы, начальных людей, которых, по-видимому, Нарышкины решили не отталкивать царской немилостью.

Инцидент дал возможность Софье попугать стрельцов: мол, если мы не годны, мы государство оставим, воля ваша, а если годны, «и вы за нас стойте». То была, конечно, поза. Софья слишком любила власть, чтобы отдавать ее добровольно. На самом деле она лихорадочно готовилась к решающему столкновению. Стрельцам раздавали деньги. Шакловитый, собрав верных людей из стрелецких слобод, обещал отдать на разграбление имущество приверженцев Петра, поскольку «сыску никакого не будет».

Не брезговали прямыми провокациями. Выдававший себя за Льва Кирилловича Нарышкина (дядю Петра), один из сторонников Софьи — подьячий Матвей Шорин — по вечерам наезжал на караульных стрельцов и бил их. При этом ряженый Лже-Нарышкин грозил: «Заплачу-де им смерть братей своих!» Побои должны были вразумить сомневающихся: это все цветочки, а вот какие ягодки посыпятся с приходом к власти Петра.

К началу августа отношения между враждующими партиями уподобились туго натянутой струне. Неудивительно, что достаточно было легкого усилия, чтобы она лопнула.

Версия победивших, Петра и Нарышкиных, такова: верные стрельцы из Стремянного полка в ночь на 8 августа в караульном помещении у Никольских ворот Кремля натолкнулись на толпу стрельцов. Те сообщили, что во дворце учинился какой-то «шум», что петровского спальника Федора Плещеева задержали и отвели на допрос к Шакловитому и теперь надо ждать набат. Стремянные стрельцы набата ждать не стали, а кинулись в Преображенское предупреждать государя об опасности. Их ночное появление смертельно испугало Петра, и он, забыв обо всем, кинулся под защиту стен Троицкого монастыря.

Если прибавить, что при этом он бросил мать и жену с младенцем, то картина получается не очень приглядная. Между тем объясняется это просто: скорее всего, в памяти перепуганного царя всплыли кровавые картины стрелецкого бунта 1682 года. Преодолеть эту психологическую травму Петр не сумел. Приступы страха, лишавшие царя на время сил и способности рассуждать здраво, будут преследовать его всю жизнь.

Утром 8 августа Петр появился в Троице-Сергиевом монастыре. Опомнившись, он и его советники, среди которых тон задавал Борис Алексеевич Голицын, тотчас принялись стягивать в монастырь силы. Но даже после появления у стен обители «потешных» ресурсы Петра были ничтожны в сравнении с ресурсами противной стороны. Под началом Софьи оставались московский гарнизон, вся исполнительная власть, дума, двор. В Москве находился и старший царь, Иван.

Однако численное соотношение не отражало всей полноты картины. На стороне повзрослевшего Петра было легитимное, а значит, и моральное право на самостоятельную власть. За него стоял патриарх, давно уже враждебно настроенный к царевне-правительнице и ее окружению. Как это ни странно звучит, для ортодоксально настроенного Иоакима Софья была идейным противником, поскольку проводила умеренную «западническую» политику. Ее низвержение означало возведение препятствия на пути сомнительных новшеств с «горьким» привкусом католическо-польской культуры. По мысли главы церкви, с приходом Петра восторжествует грекофильствующая старина с налетом изоляционизма — не случайно Иоаким умолял царя не допускать православных «общения в содружестве творити» с иноверцами. Если бы патриарх знал, как он жестоко ошибается, способствуя приходу к власти молодого реформатора!

Наконец, для многих регентство Софьи — это свежие, кровоточащие обиды, на фоне которых правление Петра казалось многообещающим и сытым будущим.

Исход противостояния зависел еще от тех, кто все эти годы выжидал и стоял в стороне от схватки. И если ранее окружение Петра ничего не имело против подобной тактики, то теперь было сделано все, чтобы «нейтральные» не уклонились и поддержали младшего царя. Из Троицы Петр разослал думным и придворным чинам приказ немедленно ехать в монастырь. Многие и поехали, предусмотрительно заручившись разрешением… регентши. Получалось, что они ничьей воли не нарушили и никого не ослушались. То был не выбор — очередная уловка.