Дина Якшина - Прогулки по Кёнигсбергу

Наци провозгласили, что немецкая женщина не нуждается в красивой одежде и косметике. Стопроцентные арийки начинают или отращивать косы, чтобы укладывать их венчиком вокруг головы, или стричься по-военному коротко и непритязательно. Под рукавами женских платьев появляются ватные «плечики», отчего плечи увеличиваются и кажутся прямыми, а само платье напоминает форменную одежду.

Сумки в это время носят на плече, шляпы становятся «шлемовидными», с узкими полями (ещё чаще волосы просто укладывают в сеточки, потому что всё производство нацелено на войну — шляпками и прочей галантерейной «дребеденью» заниматься некому). Обувь — с ремешками, на высокой пробковой или деревянной подошве. Всё подчеркнуто просто. До аскетизма. Как мундир.

Впрочем, нет. Мундиры в это время — особенно чёрные эсэсовские «от HUGO BOSS» — становятся на редкость эротичными: осиная талия, перетянутая широким блестящим ремнём, обилие металлических аксессуаров; сапоги с высокими голенищами, повторяющими форму ноги, фуражки с высокими тульями… Мечта! Особенно, когда в мундир задраен стройный белокурый ариец с беспощадным выражением лица.

Наверное, впервые в истории моды — со времён Древнего Рима — в военной одежде отразились гомосексуальные пристрастия её создателей. Мужчина — Зигфрид, королевич, бог… Женщина — его слабая, ухудшенная копия. Единственное, что можно с ней сделать, — помочь ей «возвыситься» до Господина, хотя бы повторив его линии кроя.

Именно такими — хотя и здорово пообносившимися за годы войны — увидели немок первые советские переселенцы в Восточную Пруссию.

Наши, приехавшие в Кёнигсберг, были одеты отчаянно плохо: «…в армейскую шинель, только без погон, на голове — самодельный берет, под шинелью юбка и куртка, перешитая из военной гимнастёрки и перекрашенная в чёрный цвет. На ногах — сапоги военного образца. Вариант: немецкие ботинки сорокового размера и платье из немецкого матраса» («Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).

Жительницы Кёнигсберга

Реклама в газетах Кёнигсберга, 1912 год

Что нам осталось от исчезнувшего города? Пристрастие женщин к завивке волос; любовь к одежде в крупную красную клетку; привычка украшать свои жилища бесчисленными фарфоровыми статуэтками (первые собачки, кошечки и барышни с кавалерами а-ля XVIII век были найдены на полках у прежних хозяев) и керамическими колокольчиками (благо соседняя Литва и колокольчики и подсвечники поставляла в избытке). Ну и, может быть, отсутствие утончённости, эдакого рафине.

То, что демонстрируют на столичных подиумах, не приживается в Калининграде. В Европе мы выглядим как свои. В Москве — выделяемся сразу. Чем-то, что не поддаётся связному объяснению. Мы не следуем моде — мы приспосабливаем её под себя. Как знать, не этому ли научили нас тени Бывшего Города?.. Не случайно ведь существует устойчивое мнение о том, что именно в Калининграде рождаются самые красивые девушки — на стыке культур. На стыке цивилизаций.

У города-крепости суровая театральная судьба.

Надо сказать, театральная публика в Кёнигсберге не отличалась изысканностью вкуса. В Средние века в городе, основанном рыцарями-храмовниками, лицедейство вообще почиталось смертным грехом.

Конечно, на торговых площадях выступали бродячие актёры, но… все они страшно рисковали. А деньги, собранные за выступление, были, как правило, невелики: в немецких купеческих городах на «искусстве» всегда экономили. «Артистов» обычно содержал так называемый марк-шрейер (торговый крикун), или продавец фальшивых лекарств. Всякий раз после «штучки», сыгранной комедиантами, он вылезал «в народ» со своими ларчиками и аптечками и начинал восхвалять «чудодейственную силу» каждого снадобья. Народ покупал с великой охотой…

Первое настоящее театральное представление прошло в 1552 году во внутреннем дворе Королевского замка. Труппа (приглашённая вроде бы из Ганновера) давала спектакль «Захват Рима» Сабинуса. Понадобилось ещё двадцать лет (!), чтобы в Кёнигсберге появились свои городские артисты: в 1573 году был показан спектакль «Греховное падение» — «благочестиво-нравоучительного содержания». По обычаям того времени, женские роли играли мужчины: актрисы появятся на немецкой сцене много позже. Кстати, жизнь актёров была тогда очень недолгой: непременным компонентом театрального грима являлись свинцовые белила. Накапливаясь в организме, свинец приводил к постепенному отравлению. Сначала портилась кожа, потом выпадали волосы… А затем актёр, лишённый возможности выходить на сцену, тихо умирал в каком-нибудь «медвежьем углу»…