Дина Якшина - Прогулки по Кёнигсбергу

Женщины в это время начинают носить толстые и длинные косы и платья, разделённые на юбку и лиф с V-образным вырезом, сквозь который видна белая вставка нижней рубашки. Рубашки эти считались предметом роскоши и передавались из поколения в поколение по наследству.

Так, одна из жительниц Кёнигсберга в 1520 году получила в наследство три рубашки и похвалялась этим перед соседками…

После богатого купца Неттера, умершего в 1575 году, осталось только семь рубашек, хотя на складе у него было около 300 локтей полотна…

Некий плавильщик олова, владевший семью книгами (!) — целым состоянием по тем временам, — имел только одну рубашку. А г-н Зигмунд Фрейлих, умерший в 1582 году, оставил своим наследникам четыре дома и… восемь рубашек.

Обувь тогда все горожане, за исключением самых знатных (или склонных к «неоправданному мотовству»), носили деревянную.

Французская мода, распространившаяся по всей Европе, в Кёнигсберге «пробуксовывала». Хотя французы исправно посылали сюда свои «фигурины» — раскрашенных кукол из обожжённой глины или воска, «одетых» в нарисованные супермодные платья (нечто среднее между «объёмной» картинкой и манекенщицей). Но… экономные, бережливые немцы считали следование моде пустой тратой времени и денег. Их практически не коснулась эпоха барокко — с её парчовыми тканями, богато украшенными вышивкой и золотыми лентами, с её повальным увлечением кружевами.

У Замкового пруда. Слева — магазин Зильберштейна

Прогулочная зона у Замкового пруда, 1930-е годы

Грациозное и лёгкое рококо также прошло стороной. Это в кокетливой Франции женщины носят сумочки помпадур для бесчисленных косметических мелочей, маленькие перчатки и муфточки… это во Франции туфельки шьются маленькими и изящными, с глубоким вырезом, на высоком каблучке, и украшаются лентами, пряжками и даже драгоценными камнями… это в куртуазном Париже нижнее бельё является настоящим произведением искусства — шёлковое, расшитое золотом и серебром, богатыми вышивками и кружевами, а одевание дамы превращается в утренний церемониал, в котором принимают участие и кавалеры (и не только в высшем свете, но и в мещанских домах).

В Кёнигсберге немки по-прежнему стучат по мостовым своими деревянными подошвами. Правда, они носят пудреные парики и широченные кринолины. Но… ни один корсет не может превратить расплывшуюся талию добропорядочной фрау — в осиную, а мушки (маленькие чёрные кружочки из шёлка или тафты, которые приклеивались на лицо, шею и даже на интимные места для пущего «гламура») смотрятся на свекольных щеках как, пардон, тараканы в борще.

Немки никогда не умели и не любили одеваться. Уже в XIX веке английский юморист Джером К. Джером писал:

«Здесь не делается такого огромного различия между классами населения, чтобы ради положения в обществе стоило бороться не на живот, а на смерть… Жена профессора и жена мастера со свечной фабрики каждую неделю встречаются в излюбленной кофейне и дружно обсуждают местные скандальные новости; доктора не брезгают обществом трактирщиков ‹…› богатый инженер, собираясь с семьёй на пикник, приглашает принять в нём участие своего управляющего и портного, те являются с чадами и домочадцами, со своей долей бутербродов и питья, и все отправляются вместе, а на обратном пути поют хором песни…

‹…› Вкусы немца и его жены остаются до конца дней непритязательными. Немец любит видеть в своём доме побольше красного плюша, позолоты и лакировки… Иногда немец наймёт художника и прикажет ему изобразить на главном фасаде своего дома кровопролитную битву, которой всегда мешает входная дверь, а в спальне над окнами — парящего в воздухе Бисмарка…

Его главное удовольствие — кресло в опере — стоит несколько марок; туда его жена и дочери ходят в платьях домашнего шитья, накинув на голову платочки ‹…› немец сентиментален и легко поддаётся женскому влиянию. Если говорится, что он самый лучший жених и самый скверный муж, то в этом виновата немецкая женщина: выйдя замуж, она не только забывает всю поэзию и романтическую обстановку, но гонит их из дома щёткой и метлой. Даже девушкой она не умела одеваться, а замужем немедленно забросит последние порядочные платья и начнёт напяливать на себя что попало.