Пьер Бриан - Дарий в тени Александра

Иранские легенды существенно не отличаются от сочинений греко-римских авторов. "Письмо Тансара" демонстрирует, что, начиная с сасанидской эпохи, "примерная" история Дара была встроена в рассуждение о правильной царской власти. Повторенная затем у Ибн Балхи в "Фарс-наме", монархическая басня сформирована вокруг отношений Дара-отца и Дара-сына с хорошим и плохим царским советником (Растин и Бири). Она была создана в Иране, ее никогда не было в истории Дария. Конечно, историческая судьба Дара сильно пострадала вследствие поражения от Александра, но редакторы осуждают царя главным образом с точки зрения незыблемости образа иранской царской власти, в который он не вписывается. Действия Дара измеряются не мерками личных способностей и военных неудач, но с точки зрения качеств, которые хороший царь должен уметь проявить по отношению к своим приближенным, к обществу в целом, и по отношению к богам. Подчеркивается его неспособность овладеть своими страстями и импульсами (в особенности гневом), прислушиваться к разумным советам, оставленным древними, и привлекать верность своих подданных. Дара в первую очередь осуждается за те долгие несчастья, в которые он вовлек Иран.

Чтобы успешно завершить эту обвинительную речь, редакторы нуждались в рабских заимствованиях в греко-римской литературе. Так что неудивительно, что у Арриана, в "Романе", так же как и в сасанидской и персидской литературе, мы обнаруживаем одинаковую характеристику хорошего и плохого царя: в контексте, в котором присутствуют Александр и Дарий, ключ успеха и провала находился, в частности, в умении или неумении царя объединять свою судьбу с судьбой своих приближенных и подданных. Плутарх выражает это следующим образом:

"Нет, это не Фортуна притягивает к хорошим царям его спутников, которые будут готовы подвергнуться ради них смерти и опасности, но любовь, которую внушает их мужество, подобная привлекательности, которая объединяет пчел вокруг их царицы и толкает их к тому, чтобы создать вокруг нее рой" [1] De Fortuna Alexandri 11.13 (344 DE). .

Хороший царь - естественно, победитель; оставленный своими, побежденный - естественно, плохой царь: суть универсальна, монархическая мораль спасена!

Начиная эту книгу, я интересовался, в какой степени древние источники, касающиеся темы Дария/Дара, могут использоваться современным историком. Итог получился двойственным. С одной стороны, проведенный здесь анализ истории образов и представлений оказался плодотворным, но с другой стороны, он не сулит больших надежд тем, кто хотел бы вернуться к "реальности". Даже учитывая предварительные наблюдения, а именно - что любая попытка восстановления биографии иллюзорна, нельзя не констатировать, что в результате проделанной работы мы все еще не знаем, каким был Дарий. Возросло сомнение и в определении того, каким был "истинный" Александр - настолько кажется щекотливым и сложным установить методологическую и когнитивную связь между образами и реальностью.

Таким образом, можно ли сказать, что мы осуждены на то, чтобы видеть вместо Дария лишь силуэт, обезличенный, созданный из удобных обрывков поклонниками и льстецами Александра, который и сам-то сократился до размеров иконы? В значительной степени - да, без сомнения, так как отсутствие документальной базы остается непреодолимым препятствием. Чтобы понять решения, приписанные Дарию в ходе генерального сражения, идеально было бы располагать источниками, четко описывающими поведение, которому Великий царь должен был следовать в любых обстоятельствах войн и сражений. Но таких записей нет, так как замечательная надпись Дария I в Накш и - Рустам (DNb), где описываются царские достоинства бойца и военачальника, не дает никакого ключа, который мог бы дать нам четкую и реалистичную информацию о том, где тот или иной Великий царь находился во время боев. От идеального Дария I из Накш и - Рустам до нереального Дария III греко-римских источников мы просто переходим от канонического изображения царя к его негативной копии.

Понимание литературных и идеологических аспектов старинных источников не оправдывает предложения создать контр-изображение, которое явилось бы абсурдным и неприемлемым результатом упрощенного механического перевертывания. Наконец, обнаружение противоречий между Аррианом и представителями Вульгаты не позволяет дать какие-либо четкие заключения относительно "настоящего" Дария. Естественно, можно подчеркнуть явно подозрительный характер образа, созданного греко-римскими источниками, но, строго говоря, невозможно определить, в какой степени изображение извращает правду об историческом персонаже, так как мы не располагаем никакой бесспорной информацией об уже упоминавшейся "ахеменидской реальности".