Лев Прозоров - Кавказский рубеж. На границе с Тьмутараканью

Фарсанг — принятая на средневековом Востоке мера длины, к сожалению, слишком часто колебавшаяся, чтобы её можно было уверенно и однозначно перевести в метрическую систему.

Напоминаю читателю, что Испания в те времена была под эмиров Кордовы.

Читать арабские рукописи, особенно средневековые, — нелёгкая задача. Правильное прочтение того или иного знака может зависеть от малейшей закорючки, от точки, от положения знака в слове и чуть ли не от положения слова в предложении — и это когда речь о собственно арабских словах. Когда же арабы берутся передавать иноземные имена и названия… Аль Масудн перечисляет славянские народы Европы: «Затем следует славянское племя Астабрана (варианты: Астабвана, Астарана, Вастарана или Вастарая, — О. В. ), которого царь в настоящее время называется Саклаих (варианты: Саклаидж, Садлаидж, Сакла, Сакландж, — О. В. ); ещё племя, называемое Дулаба (варианты: Лулана, Длавана, Дулая, — О. В. ), царь же их называется Вандж-Слава (Вандж-Алаф, Вандж, Ванджелак. Вахсла, Тала — это все варианты одного имени! — О. В. ), затем племя, называемое Бамджин (Ямхнк, Махас, Набаджин, Набгир, Намджин, — О. В. ), а царь называется Азана (Гарана, Араба, Арата, Ара, Гарата, — О. В. )». Хватит, пожалуй. Ладно ещё «Дулаба» с «Вандж-Славой» легко поддаются прочтению — это дулёбы (причём неясно, какие — прикарпатские или чешские), с князем Вячеславом. Но остальные: мука мученическая!

Вообще, у многих народов таким сказочным исполинам приписывают имя древних племён, соседствовавших с их предками. При этом зачастую богатырская стать в счёт не шла — вряд ли угры-мадьяры так уж потрясли своим ростом французов, гунны — немцев, а обры-авары — поляков. Скорее речь шла о мощи и опасности всего племени, о том, какое почтение, страх, а иногда ненависть внушало оно соседям, заставляя видеть в себе не только людей, сколько воплощение грозной стихии. Кстати, и русское «исполин» из этого же с списка и происходит, как полагают, от названия скифского племени «спадов».

Недавно довелось прочесть, будто отчества славяне позаимствовали у скандинавов. Счастлив сообщить, что первое славянское отчество отмечено византийцем Менандром ещё в VI веке, во времена, когда никаких скандинавов дунайские и днепровские славяне и знать не знали.

Мелтей — одно из армянских названий змея; слово же «Щек», Марр связал с древнерусским «щекотать» — «свистеть», «шипеть»

Занятно, что по следам новгородских летописцев идут и иные нынешние исследователи. В. В. Кожинов пытается обосновать мысль о жизни и княжении Кия в конце VIII века. Но как тогда Зенобий Глакк мог знать о нём заранее столь досконально? Впрочем, Кожинов хотя бы признает Кия славянским князем, а не книжным миражом или иноплеменником, как иные его коллеги.

Если только его прозвище не происходит от пастуха — козаря или птицы казарки (вспомним двух былинных Соловьёв — Разбойника и Будимировича и тёзку Казарина, богатыря Михаилу Потыка, то есть Птаху).

Кошерище — от «кошер», иудейского слова, обозначающего ритуально-чистое, праведное, короче говоря — иудейское, в противоположность «треф» — нечистому, скверному, иноплеменному. Подробный рассказ об этой былине, в которой отражено противостояние русов и хазар, помещён в моей книге «Святослав».

Ещё одно «шахматное» доказательство непосредственной связи русов с Индией и отсутствия таковой у скандинавов — ладья. На Западе, и у норманнов в том числе, эта фигура изображает башню-«туру», в то время как русская трактовка является явным переосмыслением индийской «ратхи» — колесницы. Колёса были приняты, очевидно, за щиты на бортах, конь впереди — за носовое украшение.

Степень «лёгкости» можно определить по тому, что порог Улборси превращают в Хольмфорс путём пяти (!) фонетических изменении, а скандинавский корень «форс» мало что вместо основного своего значения — стрежень, быстрина — начинает обозначать порог, так ещё и умудряется превратиться в пределах одного абзаца в «-борси», «-фар» и «-форос». Такими методами можно вышибить любое значение из любого слова.

Увы, это вполне обычное дело. Из пятидесяти одной книги, написанной современником аль Масуди, Константином Рождённым в Пурпуре, уцелело только две. Какие же библиотеки попросту не дошли до нас, сколько бесценных знаний бесследно сгинуло в пучинах времени?!