Лев Ельницкий - Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Возникновение обряда «священной весны» и распространение культа Марса как солнечного божества плодородия, под эгидой которого происходит приумножение, разделение и расселение племен, должно быть отнесено ко времени этногенеза сабелльских племен и их распространения [248] по Средней и Южной Италии, происходившего особенно бурно в VII—V вв. до н.э. Следует полагать несомненным, что легенды о распространении сабеллов под водительством Марса были связаны с теми же представлениями о счастливой и благодатной жизни, которые связывались с легендарными царствованиями Сатурна, Фаунуса, Пикуса (т.е. того же Марса) и других богов–царей, основателей латинского племени и его общин. Эти идеи, как известно, легли в основу легенды о «золотом веке», весьма распространенной в древности и связанной с наиболее популярными празднествами (Сатурналиями, Дионисиями и др.). Они питали политические надежды общественных низов и использовались в общественных верхах для прикрытия классовых противоречий и поддержания социального равновесия [57]. Весьма вероятно, что подобные же «сатурнические идеи» присутствовали и в умах регийских кампанцев.

По свидетельству Аппиана [58], переворот в Регии произошел во время общегородского празднества, сопровождавшегося общественным пиршеством. Такие праздничные пиршества, как известно, имели всегда более или менее ярко выраженный сатурнический характер и сопровождались льготами и свободами для рабов и простонародья, что в трудные времена должно было лишь подчеркивать их бесправие и подогревать их революционные настроения.

Нет ничего удивительного поэтому, что мамертинцы связали свои стремления, приведшие их к захвату и социальному переустройству мессинской общины, с представлениями об обряде «священной весны», во исполнение которого их предки–соплеменники уходили с насиженных мест под водительством бога–родоначальника в поисках более счастливой и богатой жизни.

В знак того, что их предприятие освящено божественной волей, племенной традицией и стремлением к воплощению в жизнь идей «золотого века», они приняли наименование «мамертинцев», т.е. детей или людей Марса, по–оскски Мамерса [59]. Имя свое они распространили также и на мессинцев, оставленных ими в общине, равно как и на самый [249] город, удерживавший его наряду с прежним наименованием весьма продолжительное время [60]. [250]

Революционные действия мамертинцев, а также тесно связанных с ними регийских кампанцев, имели место в весьма тревожные в политическом отношении времена, когда Сицилия и Южная Италия служили ареной жестоких противоречий и открытой борьбы между греками, карфагенянами и римлянами. В III в. до н.э. политическая и социальная борьба в Сицилии и на юге Италии особенно обострилась после смерти Агафокла, в годы войны Рима с Пирром и во время I Пунической войны, когда значительные массы кампанского и южноиталийского населения были приведены в движение, когда, пользуясь противоречиями этих могущественных политических сил, луканы и бруттии нападали на прибрежные греческие города и подвергали их разграблению [61].

В связи с указанными событиями рассматривает революционный переворот в Мессане и Регии уже Полибий [62]. С ними должны быть сопоставлены также и те революционные движения, которые произошли в Африке во время политического кризиса, причиненного поражением карфагенян в I Пунической войне и известного под именем Ливийской войны 241—238 гг. до н.э., обстоятельства которой рассмотрены нами подробно выше. В этой войне, ведшейся иноземными наемниками и угнетенными местными племенами против Карфагена, значительную роль играли, также как в революционных событиях, происшедших в Мессане и Регии, южноиталийские контингенты.

Из описания Диодором великого сицилийского восстания рабов и, в частности, фигуры его вождя — сирийца Эвна следует, во–первых, что восстание было в немалой степени связано с идеями социального равенства и справедливости, выраженными в легенде о «золотом веке» и в ритуале сатурнических культов и празднеств; во–вторых же, явно, что источник Диодора представлял себе Эвна, вольно [251] или не вольно, в образе классического царя Сатурналий [63].

Культ Вакха, введенный в Риме в его наиболее откровенном виде в период II Пунической войны, имел на его родине, в Греции, ярко выраженный демократический и сатурнический характер. В аттических Дионисиях принимали участие рабы и другие угнетенные общественные элементы и вели себя во время празднества вольно и разнузданно. Эти же явления, видимо, повторились и в Риме во время Вакханалий. Оргиастический характер вакхических шествий, в которых наряду с простонародьем принимали участие и представители высших слоев общества, поразил воображение нобилитета и вызвал в нем весьма резкую и враждебную реакцию, получившую воплощение в знаменитом сенатусконсульте de Bacchanalibus. Сообщающие об этом авторы (подробнее всего Ливий [64]) ничего не говорят о политической стороне дела. Ливий, однако, связывает участников вакхических оргий в Риме с coniuratio clandestina [65]— «тайным заговором», что было бы непонятно при отсутствии соответствующего политического акцента. То, что он, несомненно, наличествовал, подтверждает прежде всего жестокость мер, принятых в отношении участников Вакханалий в 186 г. до н.э. Многие сотни римлян были казнены по обвинению в coniuratio, многие при неудачной попытке к бегству кончили жизнь самоубийством [66]. Известная часть участников движения все же избежала расправы и ускользнула из Рима. О их враждебной официальному Риму политической активности свидетельствуют события, развернувшиеся два года спустя на юге Италии в районе Тарента, где претор Л. Постумий подавлял восстания рабов–пастухов, действовавших под руководством бежавших из Рима участников Вакханалий [67]. Это движение, опиравшееся на широкие слои угнетенного апулийского пастушеского крестьянства, было подавлено с трудом и далеко не сразу [68]. Во всяком случае преследования [252] и экзекуции со стороны римской администрации производились еще и в 181 г. до н.э.