Лев Ельницкий - Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

На основании подобных данных К. Нейман [43]построил было гипотезу, имевшую большое влияние на последующие представления о социальном характере римского плебса раннереспубликанской эпохи и древнейшей клиентелы. Как уже было сказано выше, согласно этой гипотезе в середине V в. до н.э. в Риме произошло раскрепощение клиентов, находившихся до того в полурабской зависимости у многоземельных патрицианских родов. Этот факт, связываемый К. Нейманом с деятельностью децемвиров, породил свободное плебейство, вступившее в политическую борьбу с патрициями, продолжавшуюся на протяжении всей последующей истории республики. Акт освобождения клиентов [134] из–под владычества патрициев — постулат Неймана, основанный не на каком–либо прямом свидетельстве источников, а лишь на приведенных нами выше данных об эволюции клиентелы на протяжении царского периода и первых двух столетий республики, о которой позволяют лишь догадываться источники. Поэтому гипотеза Неймана не была никем целиком принята в науке, хотя многие и согласны с некоторыми из высказанных в названной его работе предположений [44]. Но если факты не разрешают говорить определенно о постулируемом Нейманом акте освобождения плебеев от крепостной зависимости, то они все же подтверждают правильность понимания Нейманом существа происходившей в V и IV вв. до н.э. социальной эволюции в древнем Риме: приписка всего тяготевшего к древним патрицианским родам полусвободного населения к сельским трибам была связана с наделением их в минимальных размерах землей — участками, которые не могли быть достаточны для прокормления семьи, но которые превращали клиентов в формально самостоятельных землевладельцев. Организация центуриатного строя, развивавшаяся параллельно трибальной системе, сделала этих клиентов самостоятельными в государственно–правовом (т.е. политическом) отношении. Но это была лишь видимость самостоятельности и независимости. Недостаток земли для реального прокормления и вдобавок частый отрыв от нее из–за непрерывных войн заставляли римского крестьянина идти в долговую кабалу к патрицию или богатому плебею, что возвращало его в состояние рабства. И именно поэтому борьба с последствиями долгового рабства вспыхивает с такой силой как раз со второй половины V и продолжается до конца IV в. до н.э., когда (в 326 или в 313 г.) по lex Poetelia было отменено право продажи кредитором своего должника в рабство. Как мы знаем, закон XII таблиц подтверждал подобное право, ограничивая его лишь тем условием, что nexus должен был продаваться trans Tiberim, т.е. в Этрурию, во избежание умножения количества наличных рабов из числа единоплеменников.

Таким образом, на рубеже IV—III вв. проводятся законодательные акты, сильно смягчающие долговое рабство, с одной стороны, с другой, — уничтожающие политическое значение клиентелы: вольноотпущенники и перегрины [135] стали широко приписываться к римским трибам, наделяться землей и получать вследствие этого доступ к политическим правам, высвобождавшим их из–под власти крупных землевладельцев. Клиентела и патронат приобретают характер лишь традиционно–моральных связей, не предполагающих за клиентом постоянных материальных обязательств по отношению к патрону, исключая, может быть, обязательства, перечисленные в характеристике клиентелы у Дионисия Галикарнасского. Но власть крупного землевладельца по отношению к инкорпорированному в его владения мелкому землевладельцу или даже его соседу была настолько велика, что взаимоотношения близкие к чисто рабовладельческим, поскольку в сельском хозяйстве многие действительные рабы находились на положении полусвободных колонов, и фактически неотделимые от них, продолжали сохранять свою силу в полной мере [45].

Впрочем, еще и во II в. до н.э. представления об институте клиентелы были достаточно связаны с древним понятием о клиенте как о поставленном в более легкие условия рабе. Об этом позволяет судить весьма красочное описание попытки этолийцев воспользоваться римским обычаем venire in fidem для смягчения условий мирного договоpa [136] с римлянами, содержащееся у Полибия [46]: римскому военачальнику, консулу 191 г. до н.э., Манию Ацилию Глабриону наскучили претензии этолийцев, не желавших понять того, что они должны сдаться на милость победителей–римлян, и пытавшихся извлечь для себя выгоду из традиционных, но отвлеченных представлений о римском патронате как об институте, призванном оберегать и поддерживать находящегося in ditione клиента. Грубо оборвав велеречивых греков, Глабрион сказал им, что клиенты в обиходе римлян — это те же рабы и что люди, принимающие на себя обязанности клиентов, должны повиноваться беспрекословно и выполнять любое требование патрона. За непослушание клиенты могут быть наказаны обращением в рабство. Он приказал принести оковы и надеть их на этолийских послов к их величайшему страху и недоумению. Этот не лишенный известной театральности прием был, вероятно, уже достаточно анахроничен во II в. до н.э., но он живо напоминал о недавних сравнительно временах, когда подобные действия по отношению к провинившимся или неисполнительным клиентам практиковались таким же обычным порядком, как и по отношению к неисправному должнику [47]. Сила традиции, цепкость соответствующих связей и представлений сказывалась и в гораздо более поздние времена, когда клиентела, казалось, сохраняла лишь известное парадное значение в обиходе высокопоставленных римлян, окружавших себя приспешниками и прислужниками. Во всяком случае, когда Цицерон, напуганный происками сторонников Клодия, писал своему брату [137] Квинту, что его друзья, узнав о грозившей опасности, обещали собрать ему в поддержку и защиту всех своих рабов и клиентов [48], в этом приходится видеть совершенно реальную общественную силу, основанную на столетних традиционных связях, игравшую немалую роль в римской политической жизни I в. до н.э., где подобные державшиеся и на родовых отношениях клики заменяли политические организации.