Валентин Костылев - Жрецы (Человек и боги - 2)

- Куда это стража? - спросила старуха.

- Тебе што? - угрюмо покосился на нее кат.

- Ой, дела будут! - вздохнул вратарь. - Мордвин напугал вчера и начальника... Воров много будет - тюрьмы не хватит... Губернатор успокоил: "В Волге топить станем!"

Палач недовольным голосом возразил:

- Зря губить - не годится. Человек - вещь божья. Надо понимать. Дерево губят и то со смыслом. Сначала обследуют, потом рубят: либо корабь строют, либо дом, либо гроб. А человек родится с мыслью... А какие мысли?! О господи! Ни в какой Библии, ни в каком Евангелии того не вынешь, что из человека перед его смертью. Иной раз и не разберешь - кто это в нем говорит. Он ли или дух какой, три голоса иной раз из него исходят...

- Много ль тебе платят-то? - поинтересовалась старуха.

- Разно. По молебну и плата. С мужиков, известно, дешевле.

- Господа дороже?

- Всяко бывает. Тоже не одинаково.

- Скоро тебе офицера приведут.

- Тише! Ш-ш-ш! - палач зажал громадной лапищей старухе рот. Она замотала головой, замахала руками, задыхаясь.

- Фу-фу-фу! Батюшка, ты так задушить можешь... Ой, что ты, что ты! Дай пожить!

Сторож рассмеялся, помешивая угли в печке. Захохотал и кат. Потом сипло залаял в старушечье ухо:

- Знаю без тебя. Не поймав осетра, котел не готовь. Э-эх и народ у вас тут!.. Дерьмо, а не люди. В Москву бы вас!.. Узнали бы, как языком хлестать.

Хлопнув дверью, он вышел на волю.

- Говорил я тебе, старая карга, молчи!.. Смотри - и сама на дыбе повиснешь! И меня с тобой за язык потянут. С этим не шути! Ему сам черт не брат. Только айдакни! Никого не пожалеет, двух губернаторов, говорят, успокоил. А нас с тобой и подавно.

Старик слегка присвистнул и, встав, приоткрыл дверь:

- Дай-ка загляну, куда он пошел?

Оба высунулись за дверь. Кремлевские колокола тихо, унывно напомнили православным о совершающемся в Преображенском соборе всенощном бдении.

- Вон! - показал пальцем вратарь.

По кремлевской стене близ Северной башни медленно, задумчиво шел московский кат. Черный, большой, он остановился, освещаемый вечерней зарей, снял свою косматую шапку и усердно помолился на кремлевские соборы...

- Сам губернатор на днях угощал его у себя в покоях вином... А епископ благословил его в соборе, да еще просвирку ему дал... Только губернатору, купцам да ему - больше никому... Вот как, а ты тут болтаешь... Он и без тебя все знает... Небось, теперь только и думает, что об этом фицере... Глядит на Волгу, а сам думает. Знаешь - золото прилипчиво. Сколько он душ-то сгубил - не сочтешь. Только укажи - родную мать зарубит.

Старуха вздохнула, перекрестилась. Вратарь нагнулся и шепнул ей на ухо:

- Возьми власть другой царь - и царицу, матушку, заставь убить убьет. Ей-богу, убьет. Ему все равно.

- Ай, ай, ай, батюшки!.. А еще московский!..

- Тише ты! Не болтай зря. Их все равно не обкалякаешь. Держи молитву во рту - всем мила будешь... - И, смеясь, добавил: - Кроме бога!

Старуха поахала, пошепелявила, взяла одно поленце, спрятала его в свои лохмотья и, распростившись с вратарем, заковыляла по съезду через Ивановские ворота к Почаинскому оврагу.

Вратарь еще подложил поленьев в печь, зевнул и кого-то зло обругал:

- Сволочи!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Марья Тимофеевна только что вернулась из кремля ото всенощной и хотела садиться ужинать, как в дверь робко постучали.

- Кто там? - крикнула она.

- Пусти. Дело важное! - услышала она голос известной ей посадской нищенки Авдотьи.

- Иди. Чего там у тебя!

Старуха вошла, вынула полено из тряпья и усердно помолилась на иконы. Поздоровалась.

- Где барин?

- В опочивальне. Вчера караулил. Сегодня отсыпается.

- Буди его, да скорее! Не то опоздаешь.

- Что такое?

- Буди, говорю! - повелительно крикнула старуха.

- Ах, что же это такое?! - растерялась Марья Тимофеевна, удивившись настойчивости и развязности всегда тихой и жалкой нищенки. Пошла в опочивальню к Петру и разбудила его.

- Что-о-о?! - недовольно спросил Петр.

- Тебя... Дело важное...

- Да кто там?

- Тюремная поденщица... Скорее! Скорее!

Петр, ворча, торопливо встал с постели, накинул халат и вышел к нищенке. Та, как увидала его, так и бросилась в ноги.

- Родной!.. Прости старуху!.. Жадна я!.. Каюсь! На том свете жечь будут за алчность!.. Знаю!

- Да говори же - в чем дело? - начал сердиться Петр.

- Сто червонцев... Дай, батюшка, не жалей. Тебе лучше. Все богатство твое все одно прахом пойдет.

- Какие червонцы? Ты в своем ли уме? Вставай!

- В своем, батюшка, в своем. Дай, не скупись, а я тебе тайну скажу. По гроб благодарен мне будешь.