Валентин Костылев - Жрецы (Человек и боги - 2)

Злоба к ней и Сычу возросла. С наступлением весны эта злоба уже не давала покоя, мешала спать. Турустану становилось страшно.

Сыч и Мотя, как только снег стаял, часто и надолго уходили в лес, а возвращались оба серьезные, суровые, неся на спинах большие охапки сучьев. Натаскали их полон двор. А на кой бес они - эти сучья? Весна на дворе, теплынь, скоро лето, а они усердно запасаются топливом.

Все это не нравилось Турустану, хотя Мотя с первого же дня сбора сучьев стала много ласковее и добрее к нему. Сама начинала обниматься, ухаживать за ним, - от нее пахло прошлогодними травами и лежалой хвоей. Губы были горячие, красные; глаза ласково-усталые - такими глядят цветы подснежники, не в меру согретые солнцем. Принимая ее ласки, Турустан не верил ей и делался еще печальнее.

Цыган после прогулок в лес деловито чистил своего коня, ласково приговаривая:

Голубчик ты сизокрылый,

Мой родной, мой милый,

Отчего ты приуныл?

Турустан слушал эти нежные присказки Сыча и злился. Так бы, кажется, и зарубил его топором. Останавливает одно - могут тогда и самого убить. А ему, Турустану, умирать не хочется. О как ему хочется жить! Шайтан с ними со всеми - лучше уйти, бросить их, и...

Сыч, видя Турустана, сидящего на бревне и зловещими глазами наблюдающего за ним, менял свою песню, беззаботным голосом начиная другую:

Как встает купец от сна,

Мысль у ейного одна,

Чтоб умыться, нарядиться

И в гостиный двор идти.

Он дорожкою спешит,

А разбойничек глядит...

Противно было слушать Турустану и эту песню о купце и разбойнике. Его душа лежала скорее к купцу, нежели к разбойнику. "Купец - честный человек, а разбойник - вор и проклятый властями бродяга. Какая польза от него и кому?"

Однажды ночью Турустан разбудил Мотю и тихо, настойчиво сказал: "Бежим!" Она так же тихо и так же настойчиво ответила: "Не пойду! Будь честным, Турустан, и не покидай нас! Приходит трудное время". Турустан шепнул: "Живя с разбойниками, нельзя стать честным человеком". Она закрыла ему рот: "Мы не разбойники! Молчи, услышат - убьют тебя!" Турустан притих. Мотя уснула, а когда утром проснулась, - Турустана уже не было.

Поднялась тревога в Оброчной. Сыч сел на коня и помчался по всем дорогам искать Турустана. Поискали и другие, но нет парня! Нигде его не нашли.

- Зачем он тебе? - спросила Мотя вернувшегося из погони Сыча.

- Слабый человек Турустан. Такие опасны, - ответил он.

Мотя рассказала, что Турустан звал и ее с собой, и не один раз.

- Стало быть, ты знала, что он уйдет? - изумился Сыч.

- Этого не знала.

- Ежели услыхали бы наши, они убили бы тебя! Ах глупая! Ах неразумная! - И прижался к Моте.

Мотя ума не теряла. Не раз напоминала она Сычу о Несмеянке, о его тревожных предсказаниях. Училась стрелять из пистоли и жалела, что не может рубить саблей: с трудом она поднимала ее. Сабли у ватажников были крупные, тяжелые - турские и "горские". Мотя еле-еле охватывала толстый крыж (эфес) сабли своею маленькой, почти детской рукой. Легче всего ей давалась пистоль - коротенькое, маленькое ружьецо. И то: люди брали его одной рукой, она - обеими. С завистью смотрела она, как Сыч булатным лезвием сабли рассекал стволы молоденьких берез. Ватажники, наблюдая за Мотей, пытавшейся так же взмахнуть саблей, смеялись:

- Хворост в лесу собирать, поди, куда легче! Сыч, не правда ли?

Мотя краснела, убегала. Ребята галдели ей вслед, хохотали. Сыч их останавливал:

- Чего вы, ей-богу? Бараны! Испугать могите! Девчонка незнающая, а вы... У-у, пустогрызы!

Хохот увеличивался.

Веселье переходило в возню, в игру. Делились надвое, начинали "потешную" войну. Выволакивали копья, военные рогатины, обнажали сабли и бежали - стенка на стенку - с гиканьем и свистом. Звенело железо, лязгали сабли одна о другую. Глаза чернели, мускулы надувались, летели ругательства с обеих сторон, только одного не хватало - крови! От этого делался неинтересен потешный бой.

Один только Рувим не принимал участия в этой возне. На днях из Арзамаса бобыль Семен Трифонов приволок ему полный короб книг, которые Рувим и читал теперь целыми днями, а иногда, собрав около себя товарищей, читал и им. Они слушали его с большим вниманием.

И вот однажды вечером, когда он читал товарищам вслух "Повесть о Горе-Злочастии, и како Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин", в Оброчное, еле переводя дух, прибежал Семен Трифонов. Он рассказал обступившим его ватажникам, что епископ Сеченов сжег мордовское кладбище и что его чуть не убила мордва. Потом один монах натравил рыхловских мужиков на терюхан. Произошло кровопролитие. Несмеянка командовал мордвой.