dm - ИСТОРИЯ 19 века том 3

Кто-то упомянул про короля неаполитанского, под кото-рым подразумевался Мюрат. Лабрадор высказался об этом государе в самых резких выражениях, и Талейран, чувство-вавший себя теперь уже вполне непринужденно, позволил себе произнести следующую фразу: «О каком это неаполитан-ском короле идет речь? Мы совершенно не знаем человека, о котором здесь говорят». Со стороны бывшего министра Наполеона, который основал это королевство и приходился шурином королю, это было невероятной наглостью. Талейранне знал этого «человека»! А между тем они вместе фигурировалив целом ряде торжественных церемоний и кортежей, хотя бы на коронации императора. Молчание, которым был встречен этот вопрос, показало, что слова эти были сказаны Талейраном весьма кстати. Меттерниху, который недавно еще вел пере-говоры с Мюратом, приходилось молчать, так как он не осме-ливался вслух признаться в подписании договора с неаполи-танским королем. Ни русский, ни английский представители не соглашались признать Мюрата. Один лишь прусский делегат Гумбольдт, впрочем, не заинтересованный в этом деле, заметил, что державы в свое время признали Мюрата и гарантировали ему владение государством. «Те, кто га-рантировали ему это, не должны были, а следовательно, и не могли этого сделать»,— заявил Талейран. На этом со-брание разошлось, с тем чтобы выработать новый проект декларации.

«Вмешательство Талейрана и Лабрадора убийственно отра-зилось на наших планах,— пишет в своем дневнике Фридрихфон Гентц, секретарь конгресса.— Они протестовали про-тив принятой нами ранее процедуры. В продолжение двух часов они сильно нас пробирали. Это была сцена, которойя никогда не забуду. Князь Меттерних не замечает так ясно, как я, всей затруднительности и даже ужаса нашего положения».

Талейран и Александр. С этого момента Талейрану был открыт доступ на все совещания, ему принадлежала теперь в Вене известная роль, и с этого дня прекратилась его изоля-ция. Пользуясь своим выгодным положением, он составил 1 октября ноту, которую разослал своим коллегам —представителям Австрии, Испании, Великобритании, Пруссии и России. В этой ноте Талейран доказывал, что только восемь держав, подписавших Парижский трактат, имеют достаточные основания для подготовки к конгрессу; что конгресс этот непременно должен собраться,— хотя бы для проверки полномочий,— и после этого можно будет разде-литься на комитеты. В тот же день Талейран отправилсяна аудиенцию, данную ему императором Александром. Послед-ний был страшно раздражен имевшим место накануне вмеша-тельством Талейрана. Казалось бы, что Талейран должен был почувствовать себя неловко в присутствии монарха, для которого он в Эрфурте (и позже) предал тогдашнего своего повелителя Наполеона и вместе с которым еще недавно рабо-тал над делом реставрации своего нового повелителя — Людо-вика XVIII. Но тот факт, что он вместе с Александром при-нимал участие в столь различных делах и что у них имелось столько общих тайн, о которых им обоим выгодно было не вспоминать, настраивал Талейрана, напротив, на очень непринужденный лад.

Александр и Талейран разговаривали между собой так,словно они познакомились только недавно в Париже при восстановлении монархии во Франции, бывшем прелюдией к восстановлению публичного права в Европе. Между ними произошел следующий своеобразный диалог: «Поговоримо наших делах,— сказал император,— мы должны здесь же покончить с ними».— «Это зависит от вашего величества.Они будут быстро и счастливо закончены, если ваше величе-ство внесет в эти дела то же благородство и то же величие души, какие были внесены во французские дела».—-«Но каждый должен соблюдать свою пользу».— «И каждый же должен сохранить свои права».— «Я удержу то, что занимаю»—«Ваше величество пожелает удержать лишь то, что законноему принадлежит».— «В этом вопросе я солидарен с великими державами».— «Я не знаю, считает ли ваше величество в числе этих держав Францию».— «Да, конечно, но если вы не хотите,чтобы каждый нашел в этих делах свою выгоду, чего же выжелаете?»— «Я ставлю право на первый план, а пользу на второй».— «То, что полезно для Европы,— и есть право» —«Государь, этот язык не ваш. Он вам чужд, и ваше сердце про-тив него протестует».— «Нет, я повторяю: то, что полезно для Европы, — и есть право». Тогда Талейран прислонился к стене, горестно приговаривая: «О, Европа, Европа! Несчаст-ная Европа!» Александр, размахивая руками, воскликнул:«Я скорее предпочту войну, чем откажусь от областей, кото-рые я занимаю!» Затем он вдруг спохватился и со словами «сейчас начнется спектакль» вышел. Он был не на шутку разгневан; но Талейран видел и выдерживал на своем веку и не такие сцены и особенно этим не смущался. «Положениенаше трудное,— писал он Людовику XVIII,— и с каждым днем оно может сделаться еще труднее... Министры вашего величества могут, пожалуй, столкнуться с такими препят-ствиями, что им придется отказаться от всякой другой на-дежды, кроме надежды спасти честь Франции. Но до этого мы еще не дошли».