Вадим Кожинов - Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Правда, книга Аксакова противоречива. В какой-то степени он сознавал историческую роль поэта. Так, он совершенно верно отметил, что Тютчев- "не деятель в общепринятом смысле этого слова... Его деятельность, почти непосредственная, сливается с самим его бытием". И в другом месте: "Он ни на минуту не переставал быть участником и общником текущего исторического дня".

Но в то же время Аксаков заведомо недооценил реальные плоды этой деятельности. Уже сказав об ее своеобразии, он все же стал мерить Тютчева привычной, в конечном счете шаблонной меркой: "При его необыкновенных талантах, он дал неисчислимо менее, чем, казалось, способен был произвести... ему недоставало труда, постоянного занятия". В Тютчеве-де жизнь не выработала "способности к настойчивому, последовательному труду, к строгому и самостоятельному мышлению, к духовной инициативе".

И это сказано о человеке, который как раз нес в себе ни с чем не сравнимую по глубине и мощи духовную инициативу, оказавшую не могущее быть переоцененным воздействие и на литературу, и на общественную мысль, и в конце концов на самую историю России!

Да, поэт не оставил двенадцати объемистых томов сочинений, какие оставил сам Иван Аксаков. Однако нельзя не заметить, что сам Аксаков из своих работ наиболее высоко ценил биографию Тютчева: "Из всех моих писаний биография есть самый серьезный, строгий труд". И действительно: "предмет" этого сочинения был настолько значителен, что автор, осваивая его, высоко поднялся над своими обычными возможностями...

Аксаков очень точно сказал о поэтическом творчестве Тютчева, что "оно... не могло быть в нем продолжительно, и вслед за мгновением творческого наслаждения он уже стоял выше своих произведений, он уже не мог довольствоваться этими неполными и потому не совсем верными, по его сознанию, отголосками его дум и ощущений; не мог признавать их за делание достаточно важное и ценное...".

Но ведь это целиком следует отнести и к тютчевскому творчеству в области мысли, и к его историческому творчеству. Кстати сказать, это вроде бы сознавал Аксаков, заметивший, что "как в устном слове, точно так и в поэзии, его творчество только в самую минуту творения, не долее, доставляло ему авторскую отраду".

Но все же, явно противореча себе, Аксаков упрекает Тютчева за недостаток "последовательного труда". Он сочувственно цитирует слова Карла Пфеффеля, который писал о поэте: "Этот человек, рожденный для размышления, для кабинетного труда... рассеял на ветер, в разговорах, сокровища своего ума и мудрости".

Однако Тютчев действительно сразу же оказывался "выше" любой своей мысли и вовсе не стремился основательно изложить ее в обширном трактате; точно так же он не имел горячего желания, да и, следует добавить, особых возможностей добиться, чтобы его имя было запечатлено на том или ином политическом акте, в осуществлении которого он сыграл важную либо даже решающую роль.

Как неоднократно говорит в своей книге Аксаков, Тютчев был настолько чужд стремлению к известности, широкому признанию, славе, что это прямо-таки поражало в нем: "Можно сказать, что в тщеславии у Тютчева был органический недостаток... Всякое самодовольство было ненавистно его существу... Этот человек... обладал умом необычайно строгим, прозорливым, не допускавшим никакого самообольщения... При этом его уму была в сильной степени присуща ирония, но не едкая ирония скептицизма и не злая насмешка отрицания, а как свойство, нередко встречаемое в умах особенно крепких, всесторонних и зорких, от которых не ускользают, рядом с важными и несомненными, комические и двусмысленные черты явлений... При таком свойстве ума не могли же иначе, как в ироническом свете, представляться ему и самолюбивые поползновения его собственной личности, если они только когда-нибудь возникали".

Но в наше время уже можно увидеть в этом как бы ни на что не претендовавшем человеке одну из главных духовно-исторических сил России... Это вполне отчетливо видно нам в его поэзии, но нет сомнения, что поэзия только одно из выражений его личности. Аксаков свидетельствует, что ум поэта не допускал "никакого самообольщения". И если Тютчев целиком отдал свои последние годы политической деятельности, он наверняка чувствовал - и не без оснований, - что эта деятельность не бесплодна, что она имеет реальный исторический смысл и значение.

Аксаковское непонимание Тютчева очень ясно раскрывает то, что можно назвать драмой поэта. Ведь Аксаков был чрезвычайно близок к Тютчеву - и все же по существу отрицал его политическую деятельность. Он сумел предельно высоко и верно оценить политическую мысль поэта, утверждая, что до последних дней "его ум бодрствовал и светил неослабно; его суждения озаряли темную глубину современных мировых вопросов; на каждое важное явление истории, как за пределами, так и внутри России, отзывался он...". Далее раскрывается "замечательная способность Тютчева: усматривать в отдельном явлении, в данном внешнем событии его внутренний, сокровенный мировой смысл. Откидывая внешние частности, он в каждой заботе текущего дня обращается мыслью назад, к ее историческим основам, ищет и отыскивает в случайном и временном вопрос пребывающий - роковой, как он выражается".