Константин Гапоненко - Как жили мы на Сахалине

— Времени у меня теперь вдоволь, перечитываю классику, некоторые произведения штудирую, смакую отдельными страницами, как гурман лакомится изысканными блюдами. С грустью жалуюсь Нине Алексеевне: в школе мы «проходили» «Евгения Онегина», «Мертвые души», «Войну и мир», «Ионыча», а ведь это учебники жизни. Перечитал «Пошехонскую старину» и удивился: почему забыта эта бесценная книга? Исписали горы бумаги, изобличая крепостное право, но тот, кто не прочитал Салтыкова-Щедрина, не поймет всего трагизма крепостного строя. Перечитываю рассказы и повести Чехова — трудно объяснить, что испытываю. Пронзает насквозь!.. В городе бываю нечасто, но обязательно захожу в городскую библиотеку, где выставляют на продажу за три рубля книги, не пользующиеся спросом. Среди хлама немало произведений русской и зарубежной классики. Взял «Американскую трагедию» Драйзера, читанную еще в юности. Прочитал и подумал: надо было в конце восьмидесятых годов издать ее миллионными тиражами, организовать в массовом порядке читательские конференции, а потом провести референдум: вы согласны променять советский социализм на американский капитализм? А то ведь никто и ахнуть не успел, как мы очутились у разбитого корыта. Прохвосты-реформаторы совершили переворот такой глубины, что разрушили сердцевину, без которой единение народа немыслимо. Они запустили в эту сердцевину самую ядовитую стрелу, объявив рубль, точнее — доллар, высшей ценностью. Все должны жить по законам экономической эффективности, то есть делать только то, что приносит доход. Мы не могли тогда и предположить, какую разрушительную силу обретет эта идея, овладевшая не массами, а кучкой хапуг и проныр. Массы получили шиш, хапуги получили все и стали миллиардерами, некоронованными королями. А ведь у нас была прекрасная мечта — построить общество, где главенствовали бы интересы страны, народа, а не эгоиста, желающего удовлетворить свои прихоти, часто самые извращенные, купить всех и вся. Не знаю, почему у нас не получилось. То ли это невозможно в принципе, то ли в нашем частном случае — не мне судить, ответ на это должны дать ученые. Но утверждаю решительно: не всё покупается, не всё продается! Никогда не были предметом торга рыбацкая взаимовыручка, морская дружба, наша человеческая порядочность. С нынешней точки зрения Андрей совершил глупость, уплатив двести рублей.

А тогда мы даже поступком это не посчитали, потому что любой из нашей компании сделал бы то же самое. Ну как можно пройти мимо страдающей девушки? К сожалению, из-за страданий миллионов обманутых никто ни в Госдуме, ни в правительстве не сгорел со стыда и не удавился.

В подтверждение своих слов Иван Степанович перебирает массу вопиющих новостей, восклицая: «O tempora! O mores! О времена, о нравы!». Потом едко усмехается:

— Нет, вы подумайте: служба в армии — не отправление гражданской обязанности, а торговая сделка; лечат не по сердоболию, а по денежному интересу. Муж с женой заключают брачный контракт! Да я бы его счел оскорблением! Мы с Ниной в загс пошли, чтобы носить одну фамилию и передать ее детям, и главным для нас были любовь, семья, а не меркантильность. А контракт априори предполагает развод. Мы с Ниной такого варианта не предусматривали. Конечно, у людей всякое случается, у моряков и рыбаков хватало семейных драм. Да не о них речь.

— А знаете, — по лицу Ивана Степановича скользит светлая улыбка, — знаете ли вы, что в экспедициях труднее всего было переносить? Нет-нет, не шторм, не те часы, когда поднимали пустые и рваные тралы. Невыносимыми были сутки перед встречей в родном порту. Все дела сделаны, идем домой. И вот тут начинается маета. За что ни возьмешься, все валится из рук. Все переполнены ожиданием встречи. Подойдешь к любому, спросишь о чем-нибудь, а от него слова отскакивают, как горох от стенки, он уже мысленно на берегу, прокручивает в сотый раз счастливые минуты свидания. Дело прошлое, теперь уже можно сказать вслух, а тогда стоял на мостике, словно аршин проглотил, и виду не подавал, что сам подвержен той же слабости. Всматриваюсь в лохматую поверхность моря, а вижу жену. В каюту надолго не захожу. Только прилягу на диван — кожей ощущаю, как прядь ее волос касается моего лица. Вдыхаю их запах и думаю: какое это великое счастье — встреча с любимой женой! Сколько раз я произносил строки поэта: