Виктор Кудинов - Дочь Птолемея

- Не оттого она там.

- Хочешь сказать, что она стала скромна, смиренна, покорна, чистосердечна? Никогда не поверю.

Клеопатра спокойно пояснила:

- Близок к Эфесу Марк Антоний. Римский триумвир.

- И от этого твоя печаль?

- Да, Олимпий. Это меня тревожит. Так тревожит, что я лишилась сна на две ночи и два дня.

- Милая моя царица! Да как же без сна-то? Тебе без сна нельзя. Сон врачеватель. Он облегчает душевные муки. Не думай о ней. Как бы ни хитрила Арсиноя, ехидна ядовитая, - не быть ей царицей Египта. И никто ей в этом не поможет. Никакой Антоний. Да будь он хоть четырежды триумвир.

- Так-то оно так. Но я зевать не должна. - Она подобрала под себя ноги и села на пятки, распрямив стан, отчего её груди тяжелыми полукружьями означились под тонкой туникой. Легким движением она перебросила волосы с правого плеча за спину. - Я вот что придумала... пошлю к ней человека.

- А он ей... - И старец показал руками, как сворачивают шею. - Хорошо придумано, госпожа моя! Ничего не скажешь - хорошо! Как же... надо уметь защищаться.

Клеопатра посмотрела на него полными слез глазами.

- Только это жестоко, отец мой! Жестоко! У меня изболелась душа. Я не хочу, чтобы она по моей воле отправилась в страну вечной тьмы. Не хочу. Если бы она по-прежнему сидела в Неаполе или отплыла в Пирей, я бы её оставила в покое. Пусть. Но она знает, знает, к кому подластиться. К этому бабнику Антонию. У неё ничего не получилось с Октавианом. Так она избрала этого выпивоху, потомка Геракла, зная, что он не может устоять даже перед женским мизинцем, я уж не говорю о другом.

- Не тревожься, лебедь моя, пчелка моя сладкая. Дозволь мне, недостойному, осмотреть тебя.

Олимпий послушал её пульс, прощупал кончиками пальцев подреберье, живот, пах, спросил: "Здесь болит?"

Клеопатра старательно, по-детски, высунула розовый влажный язычок, вытаращив глаза. Он осмотрел её глазные яблоки, заставляя поводить ими вслед за своим пальцем слева направо, справа налево.

- Н-да! - проговорил он, заканчивая осмотр. - Покой. Полный. Никаких неприятностей. Ничего. Спальню покинь. Лучше на террасе, на свежем воздухе, в тени...

Клеопатра закапризничала, как маленькая девочка:

- Да я же помру от скуки...

- А кто сказал, что ты должна скучать, лебедь моя? Скуки тоже не надо. Я все объясню Ираде. А ты лежи...

- Не хочу лежать! - простонала она и затрясла головой.

При Олимпии ей хотелось жаловаться, стонать, плакать, чтобы он, этот добрый заботливый старец, её пожалел, наговорил ласковых слов, погладил бы её по голове, как отец гладит дочь, и пожелал бы ей только хорошего.

- Можешь походить по саду, но только со своими служанками. Не принимай никого, чтобы не тревожить душу. Никаких волнений, - говорил Олимпий, пятясь к выходу. - Смотри! - пригрозил пальцем. - Я прослежу!

То же самое он говорил спустя некоторое время Ираде и Хармион, которые стояли перед ним в смирении и внимали ему, как гласу самих небес.

- Неужели, дедушка, оградить её ото всех посещений? - усомнилась Хармион, которая проявляла особенную почтительность к Олимпию.

- Ото всех, - настаивал упрямо старик.

- А музыку она могла бы послушать? - спросила Ирада с вызовом.

Олимпий сверкнул глазами, потом задумался.

- Музыку? Ну что ж... Спокойную, легкую, мелодичную. Но без этих ваших - тум-тум-бум!

- А плясуны её могли бы развлечь?

- Шуты, мимы, акробаты? - почему-то с раздражением начал перечислять Олимпий нежелательных лиц и вдруг развел руками. - Девочки, вы меня удивляете!

- Дедушка, смилуйся! - Хармион сложила руки и с мольбой поглядела на старца. - Немного развлечений. Неужто и этого нельзя?

Ирада же настойчиво предлагала:

- А мужчин для беседы она могла бы принять? Астрологов, алхимиков?

Олимпий пошевелил бровями, находя в просьбе Ирады нечто любопытное, стоящее внимания, подумал немного и назидательно заметил:

- Принять можно. Но только привлекательных и любезных. И беседа должна быть красивой по содержанию: о звездах, небе, деянии, о духовном теле, о небесных водах, иозисе - словом, о философии. Такая беседа полезна, она облагораживает и напоминает человеку, что он создание самих небес! Какая польза, скажи на милость, если увидишь такую рожу, как у нашего Сотиса? Бр-р! Прости меня, о Исида, ибо я эллин и преклоняюсь перед совершенным. Человек должен быть прекрасен!

Женщины взвизгнули от радости и обнялись, так как Олимпий, противник сомнительных сборищ, подсказал им, сам того не ведая, как избежать выполнения его строгих указаний без последующего скандала.