Геомар Куликов - Спокойствие не восстановлено

Гошка еще в Никольском догадался, что Викентий приехал туда не только ради него и еще меньше ради Николаши. Была у студента какая-то своя цель, которую Гошка не вполне разумел, однако определял Сухаревским словом "политика". Различный смысл в него вкладывался и разное отношение было в зависимости от того, кто его произносил. В устах деда, например, оно звучало неодобрительно, потому что "политика" значило - против царя. А идти против царя... Гошке от такой мысли делалось жутко.

И когда зашел однажды разговор с Николаем Ивановичем о крестьянской жизни, такие беседы потом случались часто, Кирилл-Гошка уверенно сказал:

- Царю бы сказать правду про помещиков, он бы их всех до одного небось в Сибирь отправил! В кандалах!

- Маловероятно, Кирюха!

- Отчего же?

- Видишь ли, в таком разе пришлось бы ему первому звенеть по этапу.

В ответ на Гошкин изумленный взгляд Николай Иванович пояснил:

- Дело в том, что он сам помещик.

- Царь - помещик? Не может быть!

- Так оно и есть, Кирюха. И у него больше земли и крепостных, чем у любого другого помещика России.

- И крепостные есть?

- Слышал про удельных крестьян? Удельные земли? Вот это и есть царские крепостные и царские, как помещика, земли.

- А Салтычиху, что запорола сотню крепостных, - не сдавался Гошка, кто велел в клетку посадить?

- Случилось это при Екатерине Второй. С ее, разумеется, ведома и согласия. Однако тут все не так просто. Царица защищала не замученных холопов, а саму Салтычиху и других помещиков.

Заметив Гошкино недоумение, опять пояснил:

- Что у вас в Каменке получилось, когда Упыри перегнули палку? Лопнуло мужицкое терпение. И кто первым пострадал? Барин. Царь и боится, что непомерные жестокости помещиков истощат терпение крестьян. Тогда несдобровать им самим и ему - первому и самому богатому среди них. Вот его правительство - в редчайших случаях! - пытается ограничить произвол и жестокость помещиков. Понятно?

- А вы кто? - неожиданно для самого себя спросил Гошка.

- То есть?

- Ну, чем занимаетесь?

Глаза Николая Ивановича с еще большей, чем обычно, внимательностью смотрели на Гошку и, как тому показалось прищурились в усмешке:

- Продаю книги.

- Это я знаю. А на самом деле?

Николай Иванович перестал улыбаться. Помолчал немного, словно раздумывая. И, не отводя взгляда, сказал:

- На самом деле - я революционер.

У Гошки отвисла челюсть и глаза только что не выкатились из орбит. Вот это да!

- И вы против... - запнулся Гошка.

- Да, мы против царя.

- И вы, - вдруг осенило Гошку, - не Николай Иванович?!

- Совершенно верно, Георгий. Я такой же Николай Иванович, как ты Кирюха.

- А как вас зовут на самом деле?

- Вот об этом, мой дорогой, как-нибудь в другой раз. Ты и так узнал сегодня, я полагаю, довольно много.

Глаза Гошкиного хозяина опять чуть улыбались.

- Да уж! - вполне искренне воскликнул Гошка.

- Видишь ли, при любой подпольной работе...

Гошкины глаза опять округлились.

- ...Да, именно так называется то, чем мы занимаемся, нужна не только предельная осторожность, но и доверие по отношению к людям, которые того, понятно, заслуживают.

Гошка не уразумел смысла последней фразы. Николай Иванович, открыв один из ящиков конторки, вынул небольшую коробку. "Патроны к револьверу системы "Бульдог", 24 шт.", - прочитал Гошка, и лицо его залилось свекольным цветом.

Во время каменского бунта, в самую драматическую его минуту, когда Гошка прыгнул на Стабарина, тот, выстрелив неудачно в Мартына, обронил револьвер. А Гошка, в последовавшей суматохе, поднял. Сразу о том никому не сказал. Потом неловко сделалось, выходило, вроде украл. И от Николая Ивановича утаил.

Вечером зашел Викентий. Они с Николаем Ивановичем долго о чем-то беседовали в задней комнате. И по тому, как на него посмотрел, уходя, студент, Гошка догадался, что и о нем шла речь. И должно быть, говорили хорошее, потому что Викентий глянул на него весело и ободряюще.

В субботу ездили на рыбалку, где Николай Иванович на пустынном, заросшем густым кустарником берегу учил Гошку стрелять из револьвера. Дело это оказалось куда более мудреным, чем Гошке всегда представлялось. Он мазал по цели, в которую, казалось, просто нельзя было не попасть. Но мушка плясала в прорези прицела, при каждом выстреле револьвер откидывало в руке - словом, позор, да и только.

- Гляди!

В руках Николая Ивановича сверкнул тяжелый длинноствольный револьвер.

- Знаешь, что это такое?

Вот где впору было поклониться мастеру Михайле!