Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Таким образом, в начале мая у Молотова еще была возможность политического выбора, и он, казалось, колебался. 10 мая он телеграфировал Потемкину, что тот может задержаться в Варшаве, чтобы встретиться с польским министром иностранных дел Беком. «Главное для нас — узнать, как у Польши обстоят дела с Германией. Можете намекнуть, что в случае, если поляки захотят, то СССР может им помочь». По словам Потемкина, Бек признавал, что Польша не сможет выстоять против Германии без советской поддержки. Это ни для кого не было секретом, но странно было слышать такое откровение именно от Бека. «Со своей стороны, — отмечал Потемкин, — я подчеркнул, что СССР не отказал бы в помощи Польше, если бы она того пожелала». 68

На следующий день 11 мая польский посол в Москве Гжибовский встретился с Молотовым, чтобы сообщить, что его правительство возражает против предложений Бонне о трехсторонних гарантиях для Польши. Кроме того, оно не собиралось участвовать в пакте о взаимной помощи вместе с СССР. Однако, желая оставить для себя лазейку, Гжибовский упомянул, что данные ему инструкции отвечают состоянию на данный момент и, может быть, в будущем эти проблемы предстанут в ином свете. «Вся беседа свидетельствовала о том, что Польша не хочет в данный момент связывать себя каким-либо соглашением с СССР или согласием на участие СССР в гарантировании Польши, но не исключает последнего на будущее». 69 Таким был ответ Польши на предложения Потемкина, сделанные в Варшаве.

А из Лондона приходили все новые вести от Майского о подъеме умиротворенческих настроений в Британии. Однако он сам же приходил к заключению, что общественное мнение было слишком враждебно к нацистам, чтобы оказался возможен возврат к мюнхенской политике, как бы ни желал того Чемберлен и какие бы маневры в этом направлении ни предпринимал. Если произойдет возврат к умиротворенчеству, то правительству возможно придется подать в отставку. 11 мая у Майского вновь была встреча с Галифаксом, который вновь убеждал принять британское предложение о советских односторонних гарантиях. Поднимались вопросы взаимной ответственности, гарантий и британских обязательств оказать помощь Советскому Союзу, но никакого определенного мнения выработано не было. Однако Майский отмечал готовность Галифакса избавиться от подозрений, взаимного недоверия и достичь соглашения. Кроме того, министр просил советское правительство разъяснить свои возражения в отношении британских инициатив. 70 Это и было сделано 10 и 11 мая в коммюнике ТАСС и последовавшей за ним передовой статье «Известий». Такой общественный отклик явился болезненной новостью для англичан, но вряд ли удивил французов. 71

14 мая Молотов изложил официальную позицию советского правительства. Она вполне согласовалась со взглядами Майского и имела мало общего с мнениями Потемкина и Сурица. В качестве минимума Советы рассматривали трехсторонний пакт о взаимной помощи, гарантии государствам центральной и восточной Европы, включая страны Прибалтики и вполне конкретное военное соглашение. Когда Молотов говорил о гарантиях прибалтийским странам, Сидс «произносил невнятные звуки», барабаня пальцами по бумагам, в которых излагались советские предложения. Британское правительство не хотело включать страны Прибалтики в трехсторонние гарантии из-за их же собственного нежелания. Молотов выслушал вежливо, но своего мнения не изменил. 72

Чтобы разъяснить советскую позицию Пайяру, с ним встретился Потемкин. «Англия хочет от нас все, — сказал Потемкин, — не давая нам никаких значительных гарантий взамен. Что, например, случится, если Германия атакует нас через Балтийские страны. Никакой поддержки от Англии мы не получим...» На вопрос о расхождениях между французскими и британскими предложениями Пайяр ответил, что французское правительство выдвинуло собственные предложения, полагая, что британские едва ли будут приняты. Бонне высказывался Сурицу в том же духе, настаивая, что сам он не отступал от своей идеи. 73 Британцы, естественно, были раздосадованы тем, что французы выступили с собственными предложениями. «Это шло вразрез с нашими взаимными договоренностями, — жаловался Сидс, — ...ведь очевидно, что когда выдвинуты два в чем-то расходящиеся предложения, только дурак (а русские отнюдь не дураки) не ухватится за более выгодное». 74

Итак, советская сторона в лице Молотова имела в мае возможность выбрать два политических пути. Он склонялся к тому, который как бы позволял оставить в силе литвиновские предложения, но тем самым полностью отверг британскую концепцию. Но он игнорировал и предложения Бонне, хотя за основу можно было взять именно их, и уже в процессе трансформировать в нечто близкое по духу первоначальным предложениям Литвинова. Британцы были в оппозиции любой концепции, потому что обе предусматривали создание трехстороннего альянса. Главным препятствием оставался Чемберлен. Галифакс вел себя более гибко, но на него влияли Кадоган и Сарджент, которые выступали против альянса. Ченнон отмечал, что во время Дебатов в палате общин Чемберлен продемонстрировал «свое полное неприятие "болши" и вообще России»; альянс с Советами был «излюбленной схемой левой клики в Форин офисе». Стрэнг, глава центрального департамента, полагал, что Чемберлен противился альянсу из-за того, что это означало бы конец политики умиротворения; он утверждал, что «в номере десятом одни антисоветчики». 75 Премьер министр воспрял духом после смещения Литвинова и сам грозил скорее уйти в отставку, чем «подписать [какой-либо] договор с Советами». Даже Корбен склонен был объяснять «сдержанность» британского кабинета его антикоммунистической настроенностью. 76