Тадеуш Квятковский - Семь смертных грехов

Ha прогалине в ивняке лежали на траве молодая девушка и отец-францисканец в коричневой рясе. Монах действовал весьма смело, а девица, визжа и захлебываясь от удовольствия, хлопала его по рукам, шарившим с довольно определенной целью. Монах целовал ее в губы, что-то горячо говорил и делал это весьма свободно, не встречая со стороны девицы особого сопротивления. Квестарь смотрел с величайшим удивлением на ее обнаженные бедра, приминавшие траву. Брат Макарий с экономом так и стояли бы, как пни, если бы их не заметила девица. Протянув к ним руку, она весело воскликнула:

- Ну и урожай на монахов в такую раннюю пору! Францисканец, злой оттого, что ему помешали совершить утреннее моление, обернулся и закричал:

- Как вам не стыдно, грешники без чести и совести, подсматривать за молодой девушкой.

- Действительно, это дело позорное, недостойное одеяния, которое я ношу, ответил брат Макарий, - но мой грех уменьшается троекратно, поскольку предмет греха обладает такими замечательными достоинствами.

- Хорошо сказано, отец мой, - заявил францисканец, - и я с тобой согласен in extenso. То, что так захватывает наши души, возвышает нас, даже если это само по себе и является чем-то греховным.

- Неужели и ты, отец мой, умеешь говорить такие слова? - воскликнула девица. - Так укладывайся рядышком, тогда я буду чувствовать себя совсем как в раю.

- Дело это само по себе стоящее, - ответил брат Макарий. - Меня несколько смущает лишь присутствие отца-францисканца, он, как я вижу, в этих делах большой мастер и с ним соперничать, пожалуй, нелегко.

- Кто от поединка уклоняется, у того сабля ржавеет, - засмеялась девица.

- Эй, Кася! - пожурил ее францисканец. - Кто беззаботно транжирит свое богатство, того ожидают вечные муки.

- Правильно, - добавил брат Макарий, - обладание богатством налагает на нас обязанность скромности.

Девица сложила руки, прикрывая груди, нескромно высовывавшиеся наружу, изогнулась, как горностай, и подмигнула квестарю.

- Странно. Ведь скромность противоположна греху гордыни, который требует самого сурового наказания. А разве это не гордыня относиться с презрением к тому, что может доставить удовольствие другим. Разве можно лишать ближних радости? Разве можно впадать в гордыню из-за того, что дала природа?

- Девица отчасти права, - заключил францисканец, - так как гордыня ведет к эгоизму. Да что бы она одна делала со всем тем, что у нее есть?

- Вот именно, что бы я делала? - засмеялась красавица.

Брат Макарий почесал бородавку,

- Безусловно, это дело достойно одобрения. Меня просто удивляет твоя мудрость, Кася, и то, что ты так смело идешь на самоотречение и возвеличиваешь добродетель, именуемую скромностью. Небо не оставит тебя, и на тебя снизойдут необыкновенные милости. Моя мамаша всегда говорила мне: "Сын мой, смотри никогда не возносись над другими, а что имеешь хорошего - поделись, потому что другим, может быть, как раз этого и не хватает". Умная была у меня матушка, как теперь убеждаюсь.

- А я, - сказал францисканец, - больше всего ценю искусство исследования и не пропускаю ни малейшей возможности, чтобы не изучить чего-нибудь. Вот, например, иду я сегодня, прославляя всевышнего, давшего природе стократ по сто способов проявления его могущества в прекрасном труде созидания, как вдруг вижу Касю, которая прилегла отдохнуть у дороги. Из чисто философских побуждений я начал ее исследовать. Ведь если мы восхищаемся красотами природы, утренним великолепием, алмазной чистотой росы, можно ли пренебречь познанием красоты человека? Нельзя быть пастырем, не зная овечек. И вот моя привычка к философии вдохновила меня предпринять данное исследование, причем я должен признаться, что эта наука оказалась благодарной и полезной.

- Эй, почтенные философы, - крикнула Кася, оправляя юбку, - а не найдется ли у вас чего-нибудь перекусить?

- Кое-что необходимое в пути у меня найдется, - ответил отец-францисканец.

- А у меня есть чем горло промочить, - добавил брат Макарий.

- Поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, приступим к еде, ибо с приходом еще одного мудреца с философией у нас что-то ничего не получается.

- Напротив, - сказал брат Макарий, - поскольку ты, отец мой, познакомился с предпосылками, надо теперь строить самый вывод. Итак, primo, краса природы полезна человеку; secundo, человек есть малая частица прекрасной природы, ergo3, отсюда бесспорно вытекает, что все то, что человек делает, является благом. Таким образом, настойчивость в познании красоты и добра составляет прелесть философии, матери всех наук. И не будет ли дальнейшим проникновением в суть вещей то, что я углублюсь в исследование твоей еды, а ты, отец мой, в изучение моего напитка!