Владимир Лапенков - История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории.

Следование принципу «или-или» и привязка известного языка к некой конкретной археологической культуре заводят исследователя в безысходный тупик. Хуже того, многие теории происхождения ПИЕ нередко можно объяснить личными — идеологическими и местными патриотическими — пристрастиями их авторов. Кажется вполне правдоподобным, что индоарии и иранцы по происхождению и/или языку могли быть близки кругу срубно-андроновских культур (подробнее об этом можно прочесть в работах Е.Е. Кузьминой), и уж совершенно бесспорно происхождение из срубной культуры скифов и родственных им племен. Но это едва ли не единственное бесспорное наблюдение.

Прямолинейные отождествления, скажем, ямной, или катакомбной, культуры с индоиранским единством изначально спекулятивны, умозрительны. Тем самым автоматически игнорируются многие другие (возможно, родственные им) археологические культуры на территории «Ариан Вэджа»: многоваликовая, полтавкинская, абашевская, петровская, федоровская, алакульская и т. д.

Реальная история индоевропеизации Евразии была чрезвычайно сложной. Климатические изменения, технологические новации и демографический взрыв создавали условия для регулярных и активных передвижений народов. А в периоды относительного затишья миграций на этнически переоформленной территории проявлялась картина языковой непрерывности, описанная в свое время Н.С. Трубецким [7] Этому не противоречат бореальная гипотеза НД Андреева («Ранне-индоевропейский праязык». Л.: Наука, 1986), вычерчивающая евразийский языковой ареал индоевропейско-уралоалтайского мезолита, и идея циркумпонтийской региональной общности (НЯ. Мерперт, E.H. Черных. «Древний Восток: этнокультурные связи». М.: Наука, 1988). Даже поддержавший малоазиатскую теорию Сухачев Л.Н. («Перспектива истории в индоевропеистике». СПб., 1994, с. 99, 189–195) признает, что ПИЕ язык — это «результат взаимодействия и конвергенции ряда исходных диалектов», вычленившийся из первобытного языкового континуума. Ввиду этого мы не затрагиваем здесь ностратическую гипотезу, основанную исключительно на формальных лингвистических сходствах. . Бесспорное военно-политическое превосходство условных «индоариев» над оседлыми племенами выражалось и в примате ИЕ диалектов над местными языками. Несколько грубо это можно сравнить с современной экспансией англо-американской культуры. С другой стороны, сколько могло быть их, Ариев? «Арии» как таковые (опять же выделяемые условно, т. к. сами они являлись итогом долгого смешанного развития) практически полностью растворились среди туземного населения. Рыжеволосые и голубоглазые кшатрии, наподобие «светлоликого» и «блестящего» Арджуны «Махабхараты», уже в эпоху, сложения этого эпоса (две тысячи лет назад) имели весьма отдаленное и чисто символическое отношение к реальной расовой ситуации в древней Индии.

Г.Н. Матюшин («У истоков цивилизации». М.: Просвещение, 1992) приводит косвенные археологические свидетельства в пользу теории малоазиатского генезиса, в первую очередь это пути распространения из Закаспия к Уралу геометрических микролитов и следы постепенного одомашнивания овцы. Однако микролиты (распространившиеся на большей части Евразии) в качестве единственно надежного признака индоевропейцев — чересчур шаткая основа. Представим себе, какова истинная сложность этой проблемы на фоне тысячелетних миграций и культурных перемен, если даже в компактной области Двуречья мы имеем цепочку формально дочерних цивилизаций Убейда, Шумера и Аккада, абсолютно различных по своему этническому и лингвистическому происхождению.

А тут все гораздо сложнее. С территории Ближнего Востока шло расселение хомо сапиенс сапиенс: на север веками, вслед за отступающим ледником, шли палеолитические, а затем мезолитические охотники. Еще более активная культурная экспансия началась с эпохи земледелия и скотоводства — так называемой производящей экономики (не без участия самих носителей этих навыков). Эти пути, вероятно, накладывались на уже сложившиеся более ранние исторические внутриевразийские связи.

Исследователи отмечают определенную культурную близость населения от Прибалтики до Волго-Камья в III–II тыс. до н. э. [8] «Эпоха бронзы лесной полосы СССР». М.: Наука, 1987, с. 27. , а еще ранее — в VI тыс. до н. э.; а симметричные микролитические трапеции с вогнутыми ретушированными краями были распространены от Северной Франции до Средней Волги [9] «Мезолит СССР», м.: Наука, 1989, с. 87. . Выявлены также традиционные обменные связи вдоль Черноморского побережья Кавказа в мезолите, сходство культур Северного Прикаспия и натуфийского типа индустрии Зарзи в Палестине (там же, с. 104–105), а последних — с комплексами Юго-Восточного Прикаспия, с Ираном, Южным Зауральем, Устюртом, культурами Джейтун в Средней Азии и таджикским мезолитом (там же, с. 154–158, 166).