Джек Лондон: На циновке Макалоа

-- Бегите, милые, бегите. Бабушке надо поговорить с тетей Беллой.

И пока высокие, звонкие детские голоса постепенно стихали за лужайкой, Марта с душевным участием смо-трела на скорбные тени, которые тайная полувековая пе-чаль наложила на лицо ее сестры. Скоро пятьдесят лет, как она помнит эти скорбные тени. Поборов в себе гавай-скую робость и мягкость, она решилась нарушить полуве-ковое молчание.

-- Белла,-- сказала она, -- мы ничего не знаем. Ты никогда ничего не говорила. Но мы так часто, так часто думали...

-- И ни о чем не спрашивали, -- благодарно докон-чила Белла.

-- Но теперь, наконец, я спрашиваю. Мы с тобою ста-рухи. Слышишь? Порою, даже страшно становится, как подумаешь, что это мои внуки, мои внуки, а ведь я и сама-то словно только вчера была беззаботной девчонкой, ездила верхом, купалась в большом прибое, в отлив соби-рала ракушки да смеялась над десятком поклонников. Так давай хоть сейчас, на старости лет, забудем обо всем, кроме того, что ты моя дорогая сестра, а я -- твоя.

У обеих на глазах стояли слезы. Ясно было, что стар-шая готова заговорить.

-- Мы думали, что это все -- Джордж Кастнер, -- продолжала Марта, -- а о подробностях только гадали. Он был холодный человек. В тебе кипела горячая гавай-ская кровь. Может, он с тобой жестоко обращался. Брат Уолкот всегда говорил, что он, наверно, бьет тебя.

-- Нет, нет! -- перебила ее Белла. -- Джордж Кастнер никогда не бывал ни груб, ни жесток. Я даже не-редко жалела об этом. Он ни разу не ударил меня. Ни разу на меня не замахнулся. Ни разу не прикрикнул. Ни разу -можешь ты этому поверить? Пожалуйста, сестра, поверь мне,-- мы с ним не поссорились, не поругались. Но только его дом -- наш дом -- в Наала был весь серый. Все там было серое, холодное, мертвое. А во мне сверкали все краски солнца и земли, моей крови и крови моих предков. Очень мне было холодно в Наала, холодно и скучно одной с серым, холодным мужем. Ты же знаешь, Марта, он был весь серый, как те портреты Эмерсона, что висели у нас в школе. Кожа у него была серая. Он никогда не загорал, хоть и проводил целые дни в седле во всякую погоду. И внутри он был такой же серый, как снаружи.

А мне было всего девятнадцать лет, когда дядя Роберт устроил наш брак. Что я понимала? Дядя Роберт поговорил со мной. Он объяснил мне, что богатства и земли Гавайских островов постепенно переходят к бельм людям. Гавайская знать упускает из рук свои владения. А когда дочери знатных гавайцев выходят замуж за бе-лых, их владения, под управлением белых мужей, растут и процветают. Он напомнил мне, как дедушка Уилтон взял за бабушкой Уилтон бесплодные горные земли, по-том приумножил их и создал ранчо Килохана...

-- Даже тогда оно уступало только ранчо Паркера, -- гордо вставила Марта.

-- И еще он сказал мне, что, если бы наш отец был так же предусмотрителен, как дедушка, половина паркеровых земель отошла бы к Килохана и оно стало бы луч-шим ранчо Гавайских островов. И сказал, что мясо ни-когда, никогда не упадет в цене. И что будущее гавай-цев -- это сахар. Пятьдесят лет назад это было, а он во всем оказался прав. И он сказал, что белый человек Джордж Кастнер далеко видит и далеко пойдет и что нас, сестер, много, а земли Килохана по праву должны отойти братьям; если же я выйду за Джорджа, будущее мое обеспечено.

Мне было девятнадцать лет. Я только что вернулась домой из Королевского пансиона,-- ведь тогда наши де-вушки еще не ездили учиться в Штаты. Ты, сестрица Марта, одна из первых получила образование в Америке. Что я знала о любви, а тем более о браке? Все жен-щины выходят замуж. Это их назначение в жизни. И мама и бабушка -- все были замужем. Мое назначение в жиз-ни -выйти замуж за Джорджа Кастнера. Так сказал дядя Роберт, а я знала, что он очень умный. И я посели-лась со своим мужем в сером доме в Наала.

Ты помнишь его. Ни деревца кругом -- только холми-стые луга; позади--высокие горы, внизу -- море, и ве-тер, ветер без конца, у нас дуло и с севера, и с юга, и с юго-запада тоже. Но ветер не пугал бы меня -- как не пу-гал он нас в Килохана, -- не будь такими серыми мой дом и мой муж. Мы жили одни. Он управлял в Наала зем-лями Гленов, которые всей семьей уехали к себе в Шот-ландию. Тысяча восемьсот долларов в год да коровы, лошади, ковбои и дом для жилья -- вот что он получал за свою работу.

-- По тем временам это было немало,-- заметила Марта.

-- Но за услуги такого человека, как Джордж Кастнер, они платили очень дешево,-- возразила Белла -- Я прожила с ним три года. Не было утра, чтобы он встал позже, чем в половине пятого. Он был предан своим хо-зяевам душой и телом. Не обсчитал их ни на пенни, не жалел ни времени, ни сил. Потому-то, возможно, наша жизнь и была такая серая. Но слушай, Марта. Из своих тысячи восьмисот долларов он каждый год откладывал тысячу шестьсот. Ты только подумай! Мы вдвоем жили на двести долларов в год. Хорошо еще, что он не пил и не курил. И одевались мы на эти же деньги. Я сама шила себе платья -можешь себе представить, какие ужасные. Дрова нам приносили, но всю работу в доме я делала сама: стряпала, пекла, стирала...