Мануэль Саркисянц - Россия и мессианизм. К «русской идее» Н. А. Бердяева

Под Четвертым Римом следует понимать царство, которое возможно только вне рамок истории и которое следует за Третьим Римом (ср.: Н. Клюев . Четвертый Рим. Пг., 1922. С. 17). Четвертый Рим — это не столько теократия, сколько исполнение эсхатологического обетования.

Такое деление истории соответствует категориям Августина (ср.: Н. Kohn . Nationalism in the Soviet Union. New York, 1933. P. 32f): первоначальное райское состояние, грехопадение и его последствия, искупление греха кровью Христа (замененное тут страданиями пролетариата) и завершение истории возвращением праведных в столь давно потерянный рай.

Такая среднеклассовая оценка вполне логична. Ведь «зеленые юнцы» — они «несозревшие» [immature], — понятие ключевое в американской научной «психологии приспособляемости» [Adjustment psychology]. Оно обозначает «неспособность приспособиться к действительности», что выражается именно «бунтованием [rebelliousness] без личной пользы» ( Maurice North . Secular Priests. Psychotherapists in Contemporary Society. London, 1972. P. 98, 122) — на герценовский манер. Вообще же, из обывательской перспективы «вокруг [всей] русской интеллигенции веяла атмосфера недорослей [arrested juvenility]…. незрелости». Ибо «она стремилась во всем к решениям моральным, превращая… „справедливость“ в единственный критерий» оценки существующего порядка ( Tibor Szamuely . Russian Tradition. London, 1974. P. 163–164). А «зрелость» обозначает приспособляться к «действительности» — так, именно так, как это общепринято. Поэтому-то «незрелость».

Уже у Гоголя эсхатологическая направленность привела к мирскому аскетизму (в том смысле, как его понимал Макс Вебер). В результате получилась почти буржуазная этика (см.: Н. В. Гоголь . Выбранные места из переписки с друзьями).

Еще А. И. Герцен писал, что из петровской системы мог вырасти как остроконечный прусский шлем, так и красный якобинский колпак, и что царь в образе Спартака не вызвал бы у него удивления (ср.: Герцен (1919). Т. 16. С. 428 и сл.).

Характерно, что на полях «Народного катехизиса», автором которого был декабрист Никита Муравьев, стремившийся подорвать религиозные основы самодержавия, Николай Первый написал «quelle infamie!» — написал по-французски, а вовсе не на церковнославянском, на котором составлялись императорские прокламации «к православному народу» (ср.: Восстание декабристов. Материалы. Л., 1925. Т. 1. С. 322).

Кизеветгер отрицал существование славянофильских корней у анархизма Бакунина, хотя последний сам говорил, что враждебность Константина Аксакова к государству превосходила его собственный анархизм и была его предпосылкой (см.: Bakunin . Briefwechsel. S. 149; ср.: Н. В. Устрялов . Политическая доктрина славянофильства // Известия юридического факультета. Харбин, 1925. Т. 1. С. 64).

Своеобразную аналогию эволюции, которую пережило славянофильство, можно усмотреть в переходе от ленинского полуанархического учения об отмирании государства в результате классовой борьбы к сталинской ультраавтократической абсолютизации государства.

Иван Аксаков, убежденный славянофил и монархист, сам называл церковь гигантским государственным учреждением или департаментом мирской власти с немецким бюрократизмом и тем же самым принципом Не-Правды ( И. Аксаков . О казенщине в церковном строе // И. Аксаков. Сочинения. Т. 2. С. 428–432). Аксаков предупреждал, что, являясь частью светского государства, русская церковь должна разделить судьбу всякого светского государства ( И. Аксаков . Т. 4. С. 120–127).

Еще в 1909 году не только богослов отец Сергей Булгаков предостерегал радикальную интеллигенцию: не следует будоражить народ, это может вызвать бушевание «черносотенское» со стороны народа (ср.: Вехи. СПб., 1909. С. 68–69, 92). Однако спустя всего десять лет самый яростный обскурантизм оказался окрашен не в черный, но в красный цвет, и это указывает на его тесное родство с тем черным обскурантизмом, о который разбилось активное народничество, безуспешно просвещавшее «темные массы».

«Петрограндизмом» А. И. Герцен называл насильственное просвещение, ярчайшим примером которого была реформаторская деятельность Петра Великого.

Конечно, сказанное выше относится исключительно к той ситуации, что существовала вплоть до восьмидесятых годов девятнадцатого века. После того, как самодержавие разрушило — в буквальном смысле слова своими руками — царскую харизму (до тех пор представлявшую собой один из важнейших элементов народного сознания), революционное народничество сделалось в решающей степени именно рупором «мнения народного». Потому оно и оказалось главным противником большевизма, с его принципом диктатуры меньшинства по отношению к большинству.