Симона Берто - Эдит Пиаф

Она не упустила такого прекрасного повода, чтобы обратиться к столику и спросить у него, кто у меня будет: девочка или мальчик? И отважный столик ответил: "Мальчик. И нужно назвать его Марселем!"

Ввиду моего состояния Эдит навязала Шарлю еще одну обязанность: опекать меня.

"Шарль, пойди с Момоной. Я тебе ее доверяю. Береги ее как

зеницу ока! Ты отвечаешь за нее и за маленького"!

И во всех кабаре, куда мы ходили, а пузо мое становилось все больше и больше, Шарль подставлял мне стул, Шарль держал мою сумку, Шарль следил за тем, что я пью. "Ничего спиртного, ей вредно",- приказала Эдит. Бедный Шарль, какая для него была скука - таскаться всюду с женщиной, у которой живот на нос лез! Бедняга, я связывала его по рукам. Но он все выносил.

Если, к несчастью, в присутствии Эдит Шарль забывал вдруг взять меня под руку на улице, раздавалось оглушительное: "Шарль!" Все прохожие оборачивались, как по команде, на этот знаменитый сильный голос. До последней минуты Шарль стоически нес свой крест.

За несколько дней до моих родов Эдит забеспокоилась: "Нельзя, чтобы это произошло в мое отсутствие. Если ты уверена в сроках, это должно случиться скоро. Причем роды могут начаться неожиданно. Я скажу Шарлю, чтобы всегда носил твой чемоданчик!" Теперь он должен был таскать не только меня, но и мои вещи! "Гордись!- говорила ему Эдит.- Ведешь под руку беременную женщину!" Предупредительность и ласковое внимание Шарля я никогда не забуду.

Приближение счастливого события ничего не изменило в нашей жизни. Эдит повсюду таскала меня с собой. Однажды в семь часов утра мы всей компанией весело вывалились из кабаре, как вдруг я остановилась как вкопанная.

- Все. Началось.

- Пошли,- скомандовала Эдит.

И мы отправились: я, тяжело опираясь на руку Шарля, затем Эдит с Эдди и остальные. Все вместе мы заявились в клинику. Несмотря на схватки, мне было очень смешно. Медицинская сестра обращалась к Шарлю с многозначительным "мсье", а он не мог ей сказать: "Вы ошибаетесь, мадам, я не отец!"

В жизни еще никто так не прибывал в родильный дом. Как будто ввалилась свадьба с пьяными гуляками...

Эдит величественно заявила сестре: "Мы - члены семьи". Уверена, что бедняжка никогда не видела подобного семейства!

Как только меня уложили в постель, "семья" вошла в комнату и Эдит властно сказала мне; "Мы тебя не бросим тут одну, так что поторопись Момона, мне спать хочется".

Поторопиться... Я только этого и хотела, у меня от боли все плыло перед глазами. "А мы пока выпьем шампанского!.." - заключила Эдит.

Спасло родильный дом от погрома только то, что шампанского не оказалось... Эдит ушла, оставив на месте Шарля, чтобы он, чуть что, звонил.

Я управилась быстро. В десять часов утра (через три часа) я родила крупного мальчика, которого назвали Марселем; крестной матерью была, разумеется, Эдит. Чертов столик не ошибся!

Я родила вовремя, Эдит уезжала в турне с Эдди и Азнавуром. Она хотела, чтобы я поехала с ней, но это было невозможно, я должна была заниматься ребенком. Каждый раз, когда я могла, я приезжала к ним на три дня.

Бедный Шарль, каким хождением по мукам было для него это турне! Я начала думать, может, у него призвание к мученичеству...

Константин все еще не избавился от своего чудовищного акцента, и о его успехах в провинции лучше было не говорить. Эдит рвала и метала, а попадало, конечно, Шарлю.

Он занимался всем: начиная от багажа Эдит и кончая ведением концерта. Вдобавок он открывал представление.

"Шарль, ты будешь выступать первым, потому что нужен за

кулисами во время концерта".

И Шарль, без всякой репетиции, наспех переодевшись, бежал на всех парах на сцену, чтобы спеть свои песенки публике, которой он был нужен как прошлогодний снег. У него были провалы за провалами. И какие провалы! Можно было подумать, что его неудачи доставляли Эдит удовольствие. Если в какой-то из вечеров у него дела шли не так плохо, как обычно, назавтра Эдит ему приказывала:

- Сегодня выбросишь второй и четвертый куплеты из своей песни. Не будешь их петь.

- Но Эдит... от нее же ничего не останется,- робко протестовал Шарль.

- Мне лучше знать. Тебе нельзя долго торчать на сцене. Ты не нравишься публике.

И Шарль подчинялся, выбрасывал... Песня теряла смысл, а Шарль - почву под ногами. Эдит торжествующе провозглашала:

- Видишь, я была права. Даже в сокращенном виде твоя песня никуда не годится.

Шарль принужденно улыбался и объяснял мне: "Ничего. Я учусь ремеслу". И продолжал турне. У него был кров над головой, он был сыт и ухожен и писал песни. Ему не нужно было ломать голову, где бы перехватить бутерброд. Он именно этого и хотел. Он готовил себе будущее.