Владимир Рудаков - Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII‑XV вв.

Личные негативные качества Мамая подчеркиваются книжником на всем пространстве краткой летописной повести. Мамай — « безбожный », « злочестивый », « нечестивый », « поганый ». На фоне характеристик Мамая обозначаются черты, присущие и всему ордынскому войску: «рать татарская» названа « поганым родом измаилтеским »; татары — « поганые иноплеменники », они — « сыны агаряны ». В отличие от «Задонщины» в образе Мамаева войска автор летописного рассказа как бы соединяет черты половцев и монголо-татар: «рати многи», которые собрал «ординский князь», представляют « всю землю Половечьскую и Татарскую », татары названы « погаными половцами ». Число врагов велико: вместе с Мамаем идут «рати многи », « все земли», он движется с «силою многою ».

На первый взгляд характеристики монголо-татар представляются вполне традиционными, даже во многом — шаблонными. Однако наряду с присущими литературной традиции в Повести появляются новые черты восприятия «поганых» . Так, рать, движущаяся на Русскую землю, оказывается многонациональной: летописец, называя татар именами легендарных народов («сыны агаряны», «род измаилтески»), тем не менее указывает этнический состав войска («фрязы и черкасы и ясы», которых, помимо «земли Половечьской и Татарской», «понаимовал» Мамай). При этом упоминание многочисленности «поганых», судя по всему, является в Повести не столько отражением представлений книжника о количестве татар, движущихся на Русь, сколько подчинено художественной задаче автора указать на значимость победы над многочисленными врагами. Летописец неоднократно подчеркивает то, что Мамай идет на Русь, «собрав рати многы », а «утече» с Куликова поля « не во мнозе », бежит «въ свою землю» уже «в мале дружине» [487].

Татарам в повести оказывается свойственна такая ранее неизвестная книжникам черта «безбожных», как страх . Гонимые «Божиим гневом», «поганые» « страхом одръжими сущее»: Бог «невидемою силою устраши » татар, поэтому они бегут с поля боя, обратив «плещи свои на язвы», одни — «оружием падоша», а другие «погрязоша в воде» и «в реце истопоша» [488]. В данном случае «страх» татар, равно как и «страх и трепет» русских в повестях о Батыевом нашествии [489], вызван не реальными обстоятельствами боя, а, скорее «ирреальными» факторами: и те, и другие боятся «гнева Господнего». Однако если в ранних откликах на нашествие монголо-татар «гнев» и вызываемый им «страх» насылается Господом на русских, то в рассказе о Куликовской битве на месте боящихся оказываются уже татары.

Помимо противопоставления Дмитрия и Мамая книжник вводит в ткань повествования противопоставление « Русской земли » и « Татарской земли ». Татары идут не с абстрактного «востока», не «не весть откуда», не из каких‑либо легендарных земель, где, согласно преданию, должны обитать «нечистые народы» (например, из «Етривской пустыни», как в рассказе о битве на Калке НПЛ и Лавр. [490]). Ордынцы движутся из «земли Татарской» на «Русскую землю», туда же — в «землю Татарскую» — они вместе с Мамаем бегут после разгрома [491]. Можно предположить, что летописец (пусть не явно, а косвенно) за личной победой Дмитрия Ивановича «скрывает» еще одну победу — победу «земли» — «Русской земли».

Характерной чертой краткого летописного повествования о Куликовской битве является отсутствие указаний на «гнев Божий» как причину нашествия татар на Русь . Эта столь популярная для русских средневековых памятников идея уступает место неоднократно повторяемым указаниям на то, что победа русских оказалась возможной благодаря « заступничеству Божию »: « Бог поможе » великому князю; « Бог невидемою силою устраши » татар; те бегут, « гоними гневом Божиим и страхом одержими суще» [492]; одержав победу, русские благодарят Бога [493].

И поэтому, по мнению книжника, не «гнев Божий», а всего лишь, « личная инициатива » Мамая — вполне реальная, земная причина — лежит в основе татарского нашествия на Русь. Активная роль темника, как было уже было указано выше, всячески подчеркивается: Мамай «поиде», «гневашася», «утече», «убежа», «собраша силу», «всхоте ити», «умысльша», «уготовал на ны (Тохтамыша. — В. Р .) рать», «поиде противу его (Тохтамыша. — В. Р .)» и т. п. В Повести Мамаю присуща целая гамма человеческих чувств: «видя себя бита и бежавша и посрамлена и поругана», ордынский темник «паки гнвашеся, неистовися, яряся и съмущашеся ».