— А меня куда? — вымолвил Дмитрий Григорьевич тихим жалким голосом, не стараясь приободриться и приосаниться.
Еременко пожал плечами, показывая всем своим видом, что его полномочия исчерпываются приказом. То, что он накануне ночью был на приеме у Сталина, гневные слова, сказанные в адрес Павлова, ночной перелет на истребителе из Москвы в штаб Западного фронта — все это было живо в нем, это выразили глаза. Но рот был крепко запечатан. Топорные лица умеют показывать высокомерие с особой выразительностью.
Лицо Павлова начало наливаться краской и медленно багроветь. В глазах Еременко он прочитал свою судьбу: его устраняли и делали беззащитным. Мозг пронзила боль, в ушах начался какой-то непонятный гул. Он едва расслышал голос Еременко и не сразу понял, какие карты он требует и куда намеревается идти. Обоим было неизвестно, что Еременко пробудет в должности командующего всего один день. Но день этот сыграет в судьбе Дмитрия Григорьевича Павлова роковую роль.
* * *
Прошла страшная ночь, и настал новый день без облаков и дождя. Над палатками штаба птицы распелись вовсю. Запоздалый соловей, перепутав середину лета с весной, наполнял зеленую бездну леса своей радостью.
Однако Павлов не замечал чистого утра, голубого неба и пения птиц. Чистое небо означало налеты, и теперь он был рад умереть под бомбежкой. Но такого неоценимого дара судьбы Павлов не дождался. Он стоял в стороне, не зная, куда себя деть, когда из штабной палатки вышел Ворошилов, крепенький, загорелый, как молодой боровичок. Следом выступивший Шапошников был изможден, сух, но выбрит с особой тщательностью.
— Смотри-ка, соловьи! — удивился Климент Ефремович.
Вид у него был бодрый, неунывающий. Он чуть было не запел, но вовремя спохватился. С некоторых пор он с легкостью относился к превратностям судьбы. Он пережил свое после Финской кампании, когда боялся разделить участь Тухачевского и прочих. Никто не помог, все ждали его ареста. Буденного чуть не взяли. Но Семен удержался. Отбился, когда приехали брать. Удержался и Клим. Пусть как военный спец он даже с Семеном не равнялся. Но когда требовалось выжить, мозг его становился зорок и остер. В самое тяжкое время он вдруг десятым чутьем угадал, что Сталину нужна его, климовская, былая слава. Потому как умножает и подпирает авторитет самого вождя. Одиночество без знаменитого окружения вождям тоже не сподручно. «Ворошиловские стрелки» помогли. Миллионы юношей с такими значками ходили. Как же их под корень, и безболезненно?
Оценив причину своей неуязвимости, Климент Ефремович начал потихоньку успокаиваться и посматривать на себя со значительностью. Такой неуязвимости совсем не имел Шапошников, которому приходилось постоянно бороться за свое место в общем ряду. А ему, Климу, требовалось гораздо меньше. Пока Сталин был в Москве, он боялся одного Сталина. И без наркомовской должности чувствовал себя в большей безопасности. Жизнь стала проще. Прокукарекал, а там хоть не расцветай.
Вместе с Шапошниковым он пробыл в штабе фронта несколько дней и, естественно, ничего не смог изменить в ходе боев. Вся ответственность возлагалась на Павлова. И Климент Ефремович, избалованный даровым успехом, и Борис Михайлович, ценивший самую малую толику сталинского внимания, оба ощущали подспудно, как спасительно то, что не они оказались в роли командующих.
Оба чувствовали, какая невообразимая мощь давит и разрывает фронт. Шапошников понимал это лучше и помалкивал, когда Ворошилов начинал рассуждать о самоотверженности и геройстве. Ему было невыносимо думать о предстоящей мучительной акции. Но он убедил себя, что это надо воспринимать как стихийное бедствие — обвал, землетрясение, цунами, когда изменить, подправить уже ничего нельзя.
Павлов старался не смотреть на кремлевских посланцев, и все же какая-то сила разворачивала его к ним. Без сомнения, прилетевший накануне Еременко доставил новые секретные инструкции относительно бывших руководителей фронта. И Павлов, и Климовских, и многие другие с трепетом ждали решения своей судьбы. Хотя две вышедшие на поляну фигуры были лишь исполнителями, от них веяло властью. Нет, смертью!
И совсем некстати над головами раскатился долгой несмолкаемой трелью соловей.
Щурясь от света, Ворошилов упорно вглядывался в пронизанную лучами зелень. Казалось, голос крохотного певца доносится с разных сторон.
— Смотри-ка! — не скрывая удивления и озабоченности, Ворошилов обернулся к Шапошникову. — Шуму на весь лес, а самого не видать. Наверно, подружку отыскал или солнцу радуется. У них все просто.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу