Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

В другом «рождественском» рассказе Пазухин продолжил разработку темы стоимости детского праздника:

«А то вот елка... Тут искренне веселится детвора, которая не знает забот и печалей, ибо во время каникул „воспитатели Флаксманны“ детей мучениям не подвергают и своими педагогическими приемами не печалят. Дети действительно веселятся на Святках, – их праздник. Кругом сидят взрослые.

– Очень миленькая у вас елка, Степанида Дмитриевна! – говорит одна из дам хозяйке.

– Очень миленькая!.. – вздыхает. – Да, Вера Васильевна, очень миленькая, но если б вы знали, как мы запутались перед Святками!.. Вы – моя старая знакомая, даже друг детства, и я не стану скрывать перед вами своего положения... Страшно запутались!.. А все эти противные Тарантуловы!.. Сделали под Рождество елку в двести рублей, ну, и не хотелось отстать, чтобы не дать им повода пересмеивать... все позаложили, везде взаймы взяли, просто беда!..

А дети веселятся и прыгают, но так как родители нарядили их в очень дорогие костюмчики, дабы не быть осмеянными, то и боятся слишком резвиться и берегут и кружева свои, бархаты и шелка... »

Однако не будем иронию писателя относить ко всем москвичам. Конечно же, в подавляющем большинстве семьей елки устраивали не ради личных амбиций, а чтобы действительно порадовать детей. И у них, судя по мемуарам, Рождество навсегда оставалось в памяти, как самый светлый, самый радостный праздник. Одним из примеров могут служить воспоминания Н. М. Гершензон-Чегодаевой:

«Мы начинали готовиться к нему задолго, наверное, за целый месяц. Это было очень весело. По вечерам, перед ужином, а иногда и после него, мы располагались с мамой вокруг обеденного стола в столовой. Очень часто приходила и Поленька. Больше всего мы клеили цепи из золотой, серебряной, а иногда и цветной бумаги. Длинные полосы, которые разрезались на одинаковые кусочки, из них склеивались вставленные одно в другое колечки. У меня, конечно, кольца получались неодинаковой ширины или измазаны „Синдетиконом“ и прилипали к пальцам. Клеили коробочки, разные картонажи; сами сочиняли штучки из спичечных коробочек, золотили орехи. [... ]

...После обеда елку вносили в столовую, и с той минуты нам уже не разрешалось входить туда.

Елка была самым интересным, таинственным, бесконечно уютным, казалась огромным счастьем. Без сомнения, это в значительной мере определялось красотой той легенды, которая была с ней связана. Может быть, некоторую роль играло и то, что елочные игрушки были тогда необыкновенно хороши, разнообразны и интересны. Во всяком случае, с того момента, как квартира наполнялась чудесным запахом елки, и до тех пор, пока елку, покрытую кусками оплывшего разноцветного стеарина и остатками золотых нитей, не выносили во двор, в душе цвело счастье и ни на минуту не прекращалось ощущение великого праздника. Помню, что даже ночью, во сне или в минуты просыпания ощущение присутствия елки– счастья все время продолжалось. Так, один раз, когда елка была в доме, в лунную морозную ночь я почему-то проснулась. На занавесках были причудливые лунные узоры. Мне казалось, что по воздуху тянутся тонкие серебряные нити, из которых воздвигается волшебно-прекрасная елка, я любовалась этим сказочным видением и так и заснула с ощущением такого полного счастья, какого не бывает в жизни взрослых людей.

Украшали елку папа, мама, Лили. Перед вечером приходили тетя Адя и еще кто-нибудь из родных, которые тоже принимали участие в работе по украшению. Мы сидели чаще всего на диване в маленькой комнате, в страшном напряжении и волнении. Скоро к нам присоединялись Поленька и Гриша. Из столовой доносились обрывки разговоров и звуки, сулившие несказанную радость. Так продолжалось два-три часа. Все родные проходили из передней прямо в столовую и оставались там. Мы никого не видели. Иногда только на минуту заходили к нам тетя Адя или дедушка.

Наконец двери открывались и мы входили в столовую. Первая минута была незабываемой. Столовая вся была праздничной, особенной, непривычной. Обеденный стол стоял в стороне. На его месте посереди комнаты стояла высокая, до потолка, елка, сияющая огоньками разноцветных свечей. Все, что было на ней, было так интересно, что мы долгое время не видели ничего другого, только ходили вокруг и разглядывали украшения и игрушки. Основная масса игрушек оставалась из года в год одна и та же, и мы каждый раз узнавали в них своих старых знакомых. Понемногу же мама всегда подкупала новые, с которыми мы с восхищением знакомились. Несколько игрушек чудом уцелело в течение всей моей жизни. Уже взрослой я иногда брала в руки эти вещички, когда– то полные волшебной силы, а теперь словно остывшие, как погасшие угольки.