Д Митяев - Среднесрочные сценарии государственной и корпоративной политики

Прежде чем обращаться с современному геополитическому положению России, позволим себе историко-философское осмысление, не забираясь слишком далеко "вглубь веков". Какова судьба России в нынешнем, уходящем веке?

Качели русской истории

Когда на исходе 19-го века, "золотого" в культурном отношении и "полосатого" в отношении политическом, под звуки молодецкого купеческого разгула и нарождающегося тяжелого, "железнодорожного" (в прямом и переносном смысле слова) государственного капитализма, стали стихать застарелые споры славянофилов и западников об "особом пути" развития России, казалось, что отпавшее некогда от своей европейской колыбели племя восточных славян окончательно вернулось в европейскую семью народов, оставив восточным и южным соседям поиски своего места в мире.

Однако уже революция 1905 года, а затем первая Мировая война вернули страну на путь мучительных раздумий о своей особой "исторической миссии" (позиция патриотических государственников) или о своей непроходящей, неизлечимой обычными методами "исторической ущербности" (позиция либералов и антигосударственников, вплоть до подпольщиков-большевиков). Сверкнув небывалой чистоты закатным серебряным светом, казалось бы навсегда закатилось солнце русской общественной мысли и великой мировой литературы.

Естественные, а не приемные, как это хорошо показал Н.Бердяев, дети русской интеллигенции 19-го века, "неистовые революционеры", завершили отвлеченный спор о судьбе России хирургической операцией отрезания от тела государства той самой малозначительной, в марксистском понимании, "надстройки" (аристократии, капиталистов и интеллигенции), которая так и не смогла договориться о месте России в мире, да и о своем месте в России.

Обезглавленная страна корчилась в агонии три года гражданской войны, пока новые правители не отказались от полного отрицания необходимости, помимо власти силы, еще и власти денег (вещей) и власти идей (духа). Сначала признание этих двух властей произошло в рамках правящей группы (партии): была введена система "распределителей" и создана монополия партийной пропаганды (комиссары "в пыльных шлемах").

Последующее строительство экономической и идеологической машин было целиком основано на использовании импортного западного материала: индустриализация основывалась на копировании западной технологии, идеология - на западной теории классовой борьбы, при том, что классов на момент революции в России как таковых почти и не было (численность промышленных рабочих едва достигала 1,5-2 млн. человек).

Однако общий план строительства диктовался совсем не западной логикой (логикой эффективности), а логикой власти силы (задачей создания сверхгосударства), поэтому с социогеометрической точки зрения Советская власть являла собой наступление бесчеловечного Востока, "азиатского способа производства" на размягченный демократией и договорными (классовыми) отношениями Запад с его внутренними ограничителями со стороны власти капитала и власти культуры по отношению к власти силы.

Это почувствовала прежде всего Европа, которая сначала смертельно испугалась нового соседства варварской империи, а затем (как это и повелось от века) начала торговать с "дикарями", извлекая немалый доход.

Европа в первой половине века была больше озабочена своим внутренним варварством: рожденные из атмосферы всеобщего беспорядка и насилия начала века, фашистские режимы Италии, Германии, Испании начали втягивать в свою орбиту неготовые к противостоянию соседние страны. Это была тотальная агрессия: от распространения идей фашизма до прямого захвата территорий. На Востоке, как считали европейские лидеры (например, Черчилль), спал не менее грозный агрессор (Советы), но он еще не закончил очередную внутреннюю колонизацию.

Неизбежное столкновение между национал- и интернационал-социализмами было впереди: наци не переварили еще нежное европейское мясо.

До России ли стало в 30-е годы "колыбели культуры" человечества?

Оказалось, скорлупа культуры слишком слаба, она часто скрывает такие темные инстинкты давно цивилизованных народов, что выпадение из гнезда культуры огромного восточного соседа ("медведя") совсем не казалось противоестественным. Надежды терзаемой изнутри Европы обратились на Восток: только там чувствовалась мощь, способная противостоять собственному европейскому варварству. "Цивилизованное варварство" Запада оказалось не менее страшным, чем восточная деспотия.