Николай Москвин - Лето летающих

_______________

* "С а х а р н а я" б у м а г а - то есть плотная синяя бумага для обертки сахара.

- Этого, наверно, на пятнадцать копеек распустили! - говорил Костя, кивая на змея величиной с горошину и ставшего от высоты темным и даже кругловатым.

- На десять. Не больше, - отвечал я. - Ведь он с четверть листа.

- Нет, Мишк, побольше. Потому и говорю, что на пятнадцать...

Тут был довольно сложный расчет, в который входили неизвестные: величина змея, высота полета, толщина ниток - при одном известном: цена ниток. Чем нитки были толще, тем они были дороже. Самым дешевым был двойник, самым дорогим - шестерик.

Так, например, увидав в небе крошечного, с ириску, змея, сначала надо было определить, что это: маленький змей на небольшой высоте или большой змей на большой высоте? Если это было установлено, то по величине змея, по дуге провисающей нитки определялась толщина нитки, а по высоте полета насколько хозяин змея расщедрился, вернее - отец, давая сыну деньги на нитки.

Нитки покупались на пять, десять, редко, - на пятнадцать копеек. И только уж счастливчиками - на двадцать. Это было богатство... Но какие бы деньги змеевик ни получал от отца, он тут же погружался в долгое, сладко-мучительное раздумье: какие нитки покупать?

...Двойника даже на пять копеек дадут очень много, но какие змеи придется все лето пускать на этих тонких нитках! Маленькие - не больше развернутого тетрадочного листа!.. Пятерик же выдержит полулистового змея, а шестерик - и побольше, но вот беда - на пять и даже на десять копеек этих толстых ниток лавочник даст немного.

А как красив полулистовой змей! Какой у него плавный, важный взлет! Он звенит, как бубен! А как тянет!.. Да, но что за радость, если такого красавца распустить как следует нельзя! И сам ты и другие ребята в первую очередь смотрят на того змея, который выше. Высокому не страшна перемена низкого надземного ветра; такой змей стоит не шелохнувшись, его можно привязать к колышку... Да что там - оставить на ночь, как "солдатский".

Так-то так, однако на эти деньги высоко можно запустить только маленького змея... И он, легкий, не будет тянуть, и трещотка на нем будет еле слышна - комариный писк...

И после раздумий обычно покупались средние нитки - четверик. Лавочник давал его сравнительно много, а четверик выдерживал почти полулистовых змеев.

- А вот это тройник на пятачок! - кивал Костя на узкого змея из желтой оберточной бумаги, который, взлетев, сейчас как бы усаживался, выбирая себе место на небе.

- Вон - Леньки Ксенофонтова.

- Где?

- Справа от "солдатского"... Красный с желтым.

- А о н сегодня забирает!..

"Он" - это парящий над всеми, глава всех - синий "солдатский" змей. Если о любом можно было сказать, какие у него нитки, сколько наголовников и прочее, то этот был непостигаем. На земле его никто не видел (казармы стояли за высоким забором), поэтому ходили только слухи, легенды: сделан он из "сахарной" бумаги, размером с человечий рост, пускают его на каком-то никем не виданном десятерике, и он так тянет, что держат его два солдата. Да и не просто держат, а, чтобы не унесло, солдаты обматываются цепью...

8. КВАДРАТ И РОМБ

А на следующее лето Костя решил идти дальше. Сначала мы с ним покинули "челноков", носящихся со своими нелетающими летунами туда-сюда, а теперь Константин как бы покинул меня - обыкновенного змеевика. Он, видите ли, решил "ставить опыты".

Ему показалось мало пускать змея, как все. Недаром, когда мы сидели над оранжевым, вернувшимся из поднебесья, он расспрашивал Графина Стаканыча, почему путы сделаны так, а не этак, почему надо нагибать наголовник, почему то, почему это...

Возможно, на "опыты" его натолкнули два события - два н о в ы х, не похожих на наши змея, которых мы увидели в начале лета.

Первый был необыкновенно красив, и пускал его Аленька - маменькин цветочек.

Справа за забором нашего двора находился лесной склад Бурыгина. Сам Бурыгин был мужчина простой, немудреный: расхаживал по своему складу, между бревен и досок, зимой - в ватной куртке, летом - в сатиновой косоворотке; поругивался с возчиками, курил дешевые папиросы "Трезвон"...

Сидя на заборе, мы иной раз видели, как Андриан Кузьмич, подтянув короткие голенища сапог и сбив облезлую меховую шапку на затылок, помогал возчикам спустить с тележных ходов бревна или вытянуть лошадь из осенней грязи. Иногда для разминки, отстранив какого-нибудь парня в лаптях, он хватался за большую, звенящую басом продольную пилу...

Но женился этот мужчина на актрисе местного театра Светлозаровой-Лучезаровой. Несмотря на такую фамилию, она в театре была на выходных ролях: или проходила в одной из пар, изображавших гуляющую по бульвару публику, или молчаливой гостьей сидела на чьих-то именинах, или пробегала со щеткой слева направо... Однако прошло время, и судьба преподнесла ей дар. Но не на сцене, а из зрительного зала: Бурыгин, сидя по простоте и бережливости в последних рядах партера, заприметил у задних кулис высокую, худощавую девушку с черными запавшими глазами...