Игорь Минутко - Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

Действительно… С такой, можно сказать, планетарной миссией будешь рваться в столицу первого в мире государства рабочих и крестьян.

2 мая 1926 года наконец пришли долгожданные визы… оказавшиеся просроченными. Из Москвы в Чугу-чаг (на эту железнодорожную станцию, с которой была телеграфная связь) трехдневные визы телеграммой поступили еще 2 апреля. Ее уже через сутки можно было нарочным доставить в Урумчи, но китайский чиновник на почтамте задержал ее ровно на месяц. Причина? Тут можно строить разные предположения…

Предстояли нелегкие хлопоты и переговоры с властями провинции Синьцзян: нужно было получить китайские паспорта, чтобы реанимировать право на выезд из страны с просроченными визами.

Генеральный консул Быстрое нервничал: из Москвы он получил строжайшую директиву — отправить «к нам» Рерихов как можно скорее.

Этого ни Николай Константинович, ни его спутники, естественно, не знали: игра сторон велась «под ковром».

В дело активно включился «политкоммисар» экспедиции, товарищ Блюмкин.

На семейном совете — председательствовала на нем Елена Ивановна — было принято решение: подстегнуть «новых друзей» в их хлопотах, да и в Москве об этом узнают быстро.

8 мая 1926 года появился на свет уникальный в своем роде документ — в его рождении и редактуре самое активное участие принимал Яков Григорьевич.

Он был написан Николаем Константиновичем от руки, под копирку, в трех экземплярах. Вот его текст.

Завещание

Настоящим завещаю все мое имущество, картины, литературные права, как и шеры52 американских корпораций, в пожизненное пользование жене моей Елене Ивановне Рерих. После же ея все указанное имущество завещаю Всесоюзной Коммунистической партии. Единственная просьба, чтобы предметам искусства было дано должное место, соответствующее высоким задачам комунизма53. Этим завещанием отменяются все ранее написанные. Прошу товарища Г. В. Чичерина, И. В. Сталина и А. Е. Быстрова, или кого они укажут, распорядиться настоящим завещанием.

Художник Николай Рерих

На втором листе, тоже от руки, разными почерками: «Собственноручная подпись художника Николая Рериха совершена в нашем присутствии.

Драгоман генерального консульства в СССР в Урумчи

А. Зинькевич

Делопроизводитель генерального консульства в Урумчи

3. Яковлева

Настоящее завещание художника Николая Рериха явлено в генеральном консульстве СССР в Урумчи 8 мая 1926 года и записано в книгу духовных завещаний под № 1.

Консульский сбор по ст. 13 в сумме 17 лан 64 фына и 10 проц. т.е. 1 лан 76фын в пользу РОКК3, а всего девятнадцать лан 40 фын (19 лан 40 фын) взысканы по квитанции № 108.

Секретарь Генерального Консульства СССР в Урумчи

П. Плотников

Один экземпляр «Завещания» остался у Николая Константиновича Рериха. Два других Быстрое переслал в ОГПУ Трилиссеру, тот оставил «у себя» один, а другой был направлен в Нью-Йорк Буддисту, то есть Луису Хоршу, директору чикагского института искусств, который ведал всеми финансовыми делами Рериха в Америке, на всякий непредвиденный случай: согласитесь — под Трансгималайскую экспедицию деньги давались просто огромные. Это не только американский миллион долларов, но и то, что получал — и не раз — глава грандиозной культурной миссии и от Горбуна, своего «научного секретаря», и от «ламы», политкомиссара экспедиции, товарища Блюмкина; через них финансировалась экспедиция с Лубянки.

…Китайские паспорта были получены, все формальности улажены. Дело в том, что власти Китая не хотели продвижения рериховского каравана через свою территорию в Монголию: чутье им подсказывало, что во всей этой истории есть что-то, чреватое политическими осложнениями, и, может быть, не только политическими. Так что поскорее бы эти не то американские, не то русские «исследователи старины» отправились куда угодно из страны, которую и без них сотрясает гражданская война.

16 мая 1926 года Рерихи покидали Урумчи.

Пасторально-идиллическая запись в дневнике Hиколая Константиновича:

Все хорошие люди из Урумчи провожают нас. Прав да, сердечные люди. Точно не месяц, а год прожили с нами. Посидели с нами на зеленой лужайке за городом. Еще раз побеседовали о том, что нас трогает и ведет. Почувствовали, что встретятся с нами еще раз, и разъехались.

Налево лиловели и синели снежные хребты Тянь-Шаня. За ними осталась Майтрея. Позади показался Богдо-Ула во всей своей красоте. В снегах сияли три вершины, и было так радостно и светло, и пахло дикой мятой и полынью. Было так светло, что китайская мгла сразу побледнела54.