Николай Никитин - Северная Аврора

- О чем ты думаешь? - спросил ее Андрей.

- Боязно, - ответила Любка. - Не хочу с тобой в Питер. Придут образованные, а я замычу, как корова. Нет уж! Видать, песня кончилась! Ветер повенчал нас на Онеге. Ну, и славно! А теперь прощай, ракита. Не для меня Питер. Здесь останусь... Либо упрошу Павла Игнатьевича взять с собой... Прощай, дружок мой ясный! Плохого не желаю. Хочу, чтобы у меня с тобой только хорошее было...

- Да что ты выдумываешь? - взволнованно заговорил Андрей. - Ведь решила, кажется? И вдруг, извольте.

- Нет уж! Избави бог цепляться. Нет уж! - твердила Люба. - Батю еще надобно поискать... Где-то он мается?

Андрей взял Любу за руку:

- Люба, нет у тебя бати... Убил его мой бывший батальонный командир Флеминг.

- Как это убил?.. - сказала Любка. - Не понимаю. Это известие настолько не укладывалось в ее мозгу, что она приняла его почти спокойно.

- А где же могилка? - прошептала она, почувствовав, наконец, что это правда.

- Какая там могилка! - Андрей махнул рукой. - Вчера из разведотдела сообщили. Восстание было в Арсентьевской...

Любка вдруг бросилась прямо на снег и закричала:

- Батя, на кого же ты меня покинул? Родной мой! Красавец мой! Ах, зачем ты потерял свою буйную головушку! Сиротой мне горе горевать... Что ты сделал, мой желанный!..

- Опомнись!.. - говорил Андрей, поднимая Любу. - Пойдем в вагон. Мне так же горько, как тебе. Пойдем. Успокойся.

В вагоне Люба действительно немного успокоилась. Андрей сидел рядом с ней на лавке. Лицо у Любки было такое, словно она спала с открытыми глазами.

- Эх, батя, батя! - сказала она. - Верно баял: "Вспомнишь, озорница!" Так и не пожил на покое... - Вдруг она встала с лавки, одернула гимнастерку, туже затянула пояс. - Ладно, Андрейка! Едем! Попробую. Чем я хуже Лельки? Авось, чему-нибудь научусь.

Переход, как всегда, был самый неожиданный. Андрей крепко расцеловал Любу:

- Вот и хорошо! А я тебе помогу. Ты способная.

- Уж этого не знаю. А характером возьму! Собиралась я еще из Вологды в Питер ехать... Прислугой хотела работать. Девчонкой совсем была. Купила три аршина кисеи по четвертаку за аршин. Еще при старом режиме. Сшила платье сама... Радовалась. А на следующий день его украли. Так и не поехала. А ты, Андрейка, любить меня будешь? Ну, смотри! Ах, батя, батя!.. Что бы он мне посоветовал?

- То же, что и я, - сказал Андрей. - Павлин Федорович как-то раз сказал мне: "Надо строить наш, советский университет".

В вагон вошел матрос Соколов.

- За нами? - спросил Андрей. - Сейчас идем.

В купе у Фролова собрались все командиры. Драницын показывал только что полученную телеграмму от Лели.

- Чувствует себя хорошо. Едет сюда. Значит, теперь вместе с ней на Южный фронт.

Матрос принес кипятку, заварил чай.

- Разлетаются мои соколы, - с грустью проговорил Фролов, глядя на Андрея и Валерия. - А помнишь, Андрей, каким ты пришел к нам в казармы, на Фонтанку?..

- Чижиком! - с обычным лукавством добавил Валерий.

Все рассмеялись. Андрей тоже.

- Ну, что ж! - сказал Фролов. - Зато уходишь комиссаром. Дорога перед тобой открыта, Андрей.

- Постараюсь, Павел Игнатьевич, пройти ее, как комиссар!

За ужином Фролов рассказал Любе, что командование решило представить старика Нестерова посмертно к ордену Красного Знамени.

- Настоящий русский человек был твой батя...

На следующий день войска Шестой армии с музыкой и знаменами входили в Архангельск. Весь город был расцвечен красными флагами. Шумные толпы встречали бойцов. Несмолкаемое "ура" гремело над городом. Приветственные возгласы бойцов смешивались с кликами восторженно встречавших Красную Армию архангельцев.

- Да здравствует советская власть! Да здравствует Красная Армия!.. Ленин... Сталин... Ур-ра! Спасибо, товарищи... Родные, здравствуйте!.. Ура-а!.. Да здравствуют навеки и нерушимо Советы! Спасибо Ленину... Сталину... Ура!..

Рабочие и служащие порта вышли на набережную. Блохин, в распахнутой шинели, без шапки, целовался с бойцами и кричал:

- Наша взяла! Угвоздили бандитов! Молодцы! Привет от портовиков!

На Соборной площади вокруг трибуны выстроились сотни знамен. От Троицкого проспекта и до набережной Двины бушевало народное море.

На трибуне стояли представители армии, в том числе Гринева и Фролов, представители заводов Маймаксы и Соломбалы.

Архангельцы впервые после 1918 года видели Красную Армию. Стройные, ровные ряды штыков, тяжелые пушки, шагающие ряды богатырей в ладных, исправных шинелях, в полушубках, ушанках, папахах... Это была именно та армия, которую жаждал видеть народ, - дисциплинированная, сильная, победоносная.