Николай Никитин: Северная Аврора

Но главное их назначение было иным. С помощью этих пулеметов Ларри поддерживал порядок в своих войсках. Хмурые, угрожающие лица солдат не внушали ему никакого доверия. Вместе с командиром полка Чубашком Ларри побаивался восстания.

Все в полку было накалено до предела.

Офицеры избегали появляться среди солдат. Всей жизнью полка ведали унтеры. Глухое недовольство нарастало и с каждым днем все больше грозило вырваться наружу.

Ларри и тут был бессилен. Команда контрразведчиков, которую он захватил с собой из Архангельска, конечно, не могла справиться с целым полком.

На десятый день осады солдаты второго батальона должны были сменить своих товарищей, сидевших в окопах переднего края. Рано утром солдаты, которым предстояло выйти на передовую, собрались перед заколоченной церковью. Офицеров еще не было.

В толпе раздавались возгласы:

- Чего там! Так и заявим... Долой окопы! Не ходить - и все!

На паперть, по которой, поддаваемый ветерком, вился снежок, выскочил унтер Скребин, здоровенный, сильный детина, запевала и вожак батальона.

- Ребята! - закричал он на всю площадь. - Когда же, если не сегодня? Которые робкие души, отстраивайся в сторонку, напрочь. А мы начнем! Силой затащили нас на эту псарню! За что погибать? За американских холуев? Братья придут, спросят: "Л ты что делал, когда мы кровь проливали? Покорялся?" Да ведь холодный пот прошибет, волосья станут дыбом. Подумайте только... Вы, крестьянские сыны! Не дети малые. Да ребенок, и тот, как из брюха вылез, уж орет благим матом. Что у нас, голосу нет? Винтовок нет?

Скребин вдруг почувствовал около себя какое-то движение, услыхал громкие голоса.

Рассекая толпу плечом, к паперти шел полковой командир Чубашок. За ним следовал Ларри.

Американец набросился на унтера:

- Ты что кричишь?

- Не твое свинячье дело! - побледнев от злости, ответил Скребин.

Ларри вытащил свисток, но прежде чем тревожная трель разнеслась по морозному воздуху, унтер-офицер ударил американца прикладом в плечо. Ларри, отлетев к ограде, лихорадочно расстегивал кобуру пистолета.

- Не зевай, ребята! - скомандовал Скребин. - В штыки его!

Солдаты с криками набросились на американца.

Чубашок был тоже схвачен. Труп Ларри выбросили, точно падаль, в поле.

В тот же день, арестовав остальных офицеров, полк перешел к Хаджи-Мурату.

Только что кончился бой. Снег вокруг железнодорожного пути почернел. Всюду валялись куски рваного металла. Бронепоезда "Красный моряк" и "Зенитка" вдребезги искрошили бронепоезд миллеровцев. Сейчас пути освобождали от стального лома. К станции Холмогорской вели пленных.

Вдоль путей горели костры. Возле них, не выпуская из рук оружия, кучками сидели красноармейцы и матросы.

У костров пели:

Мундир английский,

Погон французский,

Табак японский,

Правитель Омский.

Мундир сносился,

Погон свалился,

Табак скурился,

Правитель смылся.

"Правитель Омский" недавно был расстрелян в Иркутске.

Штабной поезд стоял за бронепоездами.

Выйдя из вагона, Фролов и Гринева пошли по дорожке, тянувшейся вдоль путей. Анна Николаевна только что приехала из Вологды.

С волнением говорила она о речи Ленина на VII съезде Советов:

- Если бы ты видел, Павел Игнатьевич, какая поднялась буря, когда Ильич сказал: желал бы я посмотреть, как эти господа, Вильсон и прочие, осуществят свои новые мечты... Попробуйте, господа!.. Столько уверенности было в этом: "Попробуйте, господа!".

Лицо комиссара пошло морщинками, в глазах появились лукавые искры.

- Ильич скажет! А товарищ Сталин был?

- Нет. Он находился тогда в Конной армии. Руководил военными действиями на юге. Ведь разгром Деникина был осуществлен по плану товарища Сталина. А план был гениальный! Недавно Сталин приезжал в Москву, на заседание Совнаркома. Но опять уехал. Гонит деникинцев прямо в Черное море, - добавила она. - Пора и нам столкнуть беляков в Белое. Давно пора!

- Столкнем! - откликнулся Фролов.

- А мерзавца Семенковского, - сказала Гринева, - с позором "выкатили" из штаба. Он вместе с главкомом остался не у дел.

- Туда им и дорога, - удовлетворенно проговорил Фролов.

Любка спала в сарае, по своей привычке зарывшись с головой в сено. Сквозь щели в дощатой стене проникал голубой свет месяца. От сена пахло терпко и пряно, как от преющих листьев в осеннем лесу.

Проснувшись, Любка долго лежала с открытыми глазами и слушала, как в дальнем поле истошно выли волки. Она думала о старике Тихоне: "Где же он? Где мой батька?" В сарай вошел Андрей.