Галкин собрал вокруг себя десяток- другой беглых крепостных, чалдонов и оренбургских казаков, оставивших службу. Последние стали называть его атаманом, а вслед за ним и остальные. Самому предводителю такое обращение пришлось по нраву. По словам Северьяна, Галкин действительно происходил из казаков, предок его пришел в Сибирь вместе с Ермаком...
- Дорожка тобою уже топтаная, - говорил Северьян, напутствуя сына перед дорогой. - До Чукманки подвезет свояк. У него обоз в ту сторону идет. В деревне ступай к крестному - отцу Серафиму, у него отдохнешь, поешь. Вместе с ним переправишься через болото. От крестного не отбивайся, иди по топи след в след. Понял? А как брод кончится, вас на бережку встретят и спросят: "Нет ли хлеба с салом?" Отвечай, что, мол, съели, только корочка осталась. Дальше все будет ладно. А Серафим пусть к себе в деревню ворочается.
Кожевников проводил сына до базарной площади. На ее краю стоял обоз, с гончарным товаром, готовый отправиться в путь. Кузнец перетолковал с возницей и посадил сына в телегу. Вскоре подводы тронулись. Северьян помахал вслед рукой:
- Счастливо, сыне! Ждать буду!
Тарахтели колеса по дощатой мостовой, потом пылили по тракту, убегавшему на восток от города. Вот справа от дороги и Чукманка! В деревне, попрощавшись с молчаливым возчиком, парнишка направился к избе крестного.
Серафим сидел во дворе на толстой чурке и дробными ударами молотка утончал лезвие косы. Увидев гостя, он прекратил стучать и повел Фешку в дом. Жена крестного Марфа накормила гостя щами и овсяным киселем, налила кружку молока.
Хозяин, потягивая чай с блюдечка, расспрашивал Фешку о Северьяне, о городской жизни и, как бы, между прочим, полюбопытствовал:
- Провожать тебя через болото или сам пойдешь? Наши деревенские там нынче запросто бегают: воды-то мало...
- Зря его одного отправляешь, - проворчала Марфа. - Случись что, не оправдаешься...
- Что может случиться? - возразил крестный. - Фешка брод знает. Верно, парень?
- Ага! - подтвердил тот.
- Весь в отца! - довольно воскликнул Серафим. - Мне пойти - раз плюнуть, хоть до самого займища, да косить надо: трава перестоялась. С версту провожу тебя, до покоса... От заломленной осинки брод начнется. Держи путь на высокую сосну. Прихвати дрючок и нащупывай брод...
Они вместе дошли до ручья, по берегу которого собирался косить Серафим, и простились.
Впереди расстилалось болото. Справа оно переходило в озеро, а слева вздымался лес. На мшистых кочках грела бока розовая, копившая сок клюква. Там и тут серели крупные подберезовики.
Из травы выпорхнула тетерка, метнулась в сторону и припала к земле. "От гнезда уводит", - догадался Фешка, но не стал искать птичий дом, торопился. Он прыгал с кочки на кочку, брел по мягкому мху, уже не ступая по холодной воде.
Покрупнел сосняк. По краю бора, у подножия деревьев, кустилась черника. Большинство ягод осыпалось, но Фешка насобирал две-три пригоршни, метнул в рот.
Вверху, в просвете между соснами, распластав крылья, парил орел, похоже, беркут. Снизу он казался птахой. У опрокинутой бурей ели мальчик остановился, засвистел в два пальца. Ему не отозвались. Тогда Фешка просигналил еще раз изо всех сил.
- Оглушишь, соловей-разбойник! - раздался ехидный голос.
Из ельника выбрался низкорослый мужик с клинообразной бороденкой. Был он простоволос, в поношенном армяке. За кушаком торчал топор. Растерявшийся поначалу Фешка перешел в наступление:
- Чего пугаешь, лешак?
- Не бойся, не обижу, - успокоил незнакомец. - Чего у тебя в торбе? Нет ли хлебца? А может и сало завалялось? С утра маковой росинки во рту не было.
Мужик хитро прищурился. У сына кузнеца отлегло от сердца:
- Хлеб я съел. Только корка осталась.
- Давай сюда корку, - сурово потребовал Фешку мужик, но потом смягчился и продолжил уже миролюбиво. - А ведь я тебя сразу признал. Ты приходил на заимку с Северьяном. Только имечко запамятовал...
- Феоктистом кличут, Фешей.
Они долго шли сквозь чащу чуть приметной тропой. Наконец, уперлись в высокий частокол, и Спиридон, так звали провожатого, постучал в дубовую калитку. Отворил ее хромой сторож, придержал собаку.
Путники вступили на широкий двор, посреди которого стояла добротная пятистенка. За ней - конюшня, хлев, банька. Возле избы две оседланные лошади подбирали губами с земли накошеную траву. На верхней ступеньке крыльца, сидя, спал паренек в красной выгоревшей на солнце рубахе. Возле него лежали уздечка, шило, иголка, моток дратвы. Видимо, перед тем, как уснуть, шорничал. В ногах парня свернулся в клубок лохматый песик.
Читать дальше