Павлюченков Алексеевич - «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.

После чтения последних ленинских статей и документов создается полное впечатление, что те небольшие отступления от конкретных вопросов, где обнажаются теоретические основания политики, принадлежат не государственному мужу, а тому крыловскому оригиналу, который слона-то и не приметил. По-прежнему у Ленина господствует убеждение в том, что партия большевиков опирается только на два класса, т. е. пролетариат и крестьянство [394], и государственная власть принадлежит, разумеется, рабочему классу [395]. Что можно предположить о ценности последующих выводов, которые зиждутся на столь иллюзорном социальном анализе?

Сказались годы или возобладала чиновничья природа, но раньше в годы революционной борьбы Ленин отлично различал пресловутого «слона» в социальном укладе царской России и даже выговаривал своим коллегам по социал-демократической публицистике (Ольминскому и Рожкову) за то, что их главная, коренная и роковая ошибка кроется в забвении «громадной самостоятельности и независимости бюрократии» [396]. Впрочем, подобной истории суждено повториться еще не раз. Курьезно, что проницательный диалектический метод марксизма применялся его апологетами и эпигонами к чему и к кому угодно, но только не по отношению к самому марксизму и к самим себе.

Как писал известный русский историк XIX века Т.Н. Грановский, «разрушители прежнего порядка никогда не видят своими глазами той цели, к которой шли они» [397]. Ленину не было дано воочию вполне убедиться в неожиданных результатах своего революционного подвижничества. Его теоретические основания также не давали возможности сделать это хотя бы умозрительно, но многое он предчувствовал. В тех отрывках своих работ, где он отвлекается от произвольного умствования и дает волю чувствам, там проблескивает интуитивное прозрение о действительном положении вещей в социальном устройстве нового общества. «Не нам принадлежит этот аппарат, а мы принадлежим ему», — пишет он в наброске несостоявшейся речи на X съезде Советов [398]. Именно эта подсознательная интуиция, а не идеологические императивы, поднимала больного вождя с постели и заставляла через силу диктовать последние письма и статьи.

Эпицентр политической конструкции, начертанной уходящим Лениным своим преемникам, — в вопросе о статусе ЦК партии. После дискуссии о профсоюзах, когда большинство ЦК (не в первый раз) выступило против Ленина, у него сформировалась почти рефлексивная боязнь этого партийного органа, на чем в 1921 году искусно сыграл Сталин. В институте Цека Ленин видел главную опасность раскола, поскольку слишком велик был авторитет, велика власть и слишком разнороден в силу своей численности состав этого учреждения. Ленин предполагал вывести ЦК из схемы реальной власти. Разумеется, для этого путь простой ликвидации комитета был абсолютно неприемлемым, но для подобного рода тонких операций в арсенале предсовнаркома имелся давно проверенный и безотказный прием, к которому он прибегал, когда возникла необходимость незаметно ослабить коллегиальность и усилить авторитарное начало в той или иной отрасли управления.

Это достигалось диалектически, путем раздувания коллегиальности до той степени, когда она автоматически в силу своей внутренней логики вела к необходимости возвышения авторитарного начала. Уже упоминавшийся Н. Милютин писал, что однажды Ленин долго, до слез смеялся над рассказом, который Милютин поведал ему из виденного им в командировке в Усмань в 1918 году. Там, в некоем селе Помазове председатель сельсовета весьма находчиво проводил собрания сельчан. Он «объявлял» вопрос и садился на завалинку курить, а мужики орали, все сразу, до хрипоты. Когда земляки изнемогали орать, председатель просто объявлял свое решение, с которым все соглашались, и далее переходили к «обсуждению» другого вопроса [399].

Предложения расширить состав Цека за счет рабочих звучали еще в 1919 году на VIII съезде РКП(б), и тогда Зиновьев парировал, что «в каждой организации есть грань, за которую нельзя переходить, иначе мы лишим ЦК деловых качеств и превратим его в маленький митинг» [400]. Соображения превратить Цека в «маленький митинг», лишенный необходимых деловых качеств, показались Ленину вполне уместными только после того, как он понял, что неумолимая болезнь вычла из совокупности разнонаправленных сил в политическом руководстве стабилизирующий фактор его непосредственного влияния. Предложение довести число цекистов за счет авторитетных рабочих до 50 или даже до 100 человек [401]являлось откровенным намерением отобрать у ЦК власть и еще более сконцентрировать ее в олигархических постоянных коллегиях — Политбюро и Оргбюро. В виде компенсации за утраченные возможности ЦК награждался почетными контрольными функциями наряду с ЦКК партии.