Здесь кстати заметить, что присказка про царя имеет не только юмористический смысл, но наполняется конкретным содержанием, если вспомнить, что удивительно схожими обстоятельствами в свое время был отмечен путь становления абсолютной монархии на Руси. Тогда, во второй половине XVII века, институт Боярской думы также переживал процесс «демократизации» и утраты своего значения. Наряду с боярами и окольничими там появилось значительное количество думных дворян и дьяков. Если при Михаиле Федоровиче в Думу входило около тридцати членов, то при Петре I Дума насчитывала без малого сто думных чинов. Дума постепенно превратилась в громоздкое учреждение, практически парализованное своей численностью. Именно поэтому Алексей Михайлович создал при ней свое «Политбюро» — государеву комнату, а его сын Федор — Расправную палату, состоявшие из узкого круга лиц, предварительно обсуждавших вопросы, выносимые на заседания Боярской думы.
Третий элемент в царстве рабочих и крестьян
Последнее публичное выступление Ленина — 20 ноября 1922 года на пленуме Моссовета в Большом театре явилось полным символического смысла. По воспоминаниям одного из депутатов, во время доклада Каменева по залу пронесся шепот: «Обещался приехать Ленин». Едва Ленин показался в проходе на сцену, где заседал президиум, в зале раздались оглушительные аплодисменты и крики: «Да здравствует Ильич!» Ленин, едва вступив на сцену, начал делать усилия, чтобы снова скрыться за дверь, но члены президиума его задержали. Невзирая на все жесты Ленина, аплодисменты не прекращались в течение 20―25 минут. Хлопали до самозабвения, до боли в руках. Все хотели быть ближе к вождю и рвались вперед. Сцена и зал поменялись местами. Со сцены были видны четыре этажа нагромоздившихся друг на друга тел. Нижние товарищи, придавленные сверху, уже не могли двигать конечностями и только сдавленно хрипели. Когда ликующие крики стихли, Каменев предоставил слово Ленину, но едва тот произнес: «Товарищи!», — как вновь раздался новый гром аплодисментов, который длился еще полчаса. Иностранные представители в ложах, в плену окружающего неистовства и своей дипломатии, также аплодировали все время [405]. Только после почти часового сюрреалистического исступления аудитории Ленин смог начать говорить. Сказалась его нечеловеческая воля. Больной человек такого выдержать не смог бы, это было под силу только человеку из бронзы. Ленин-человек этой толпе уже был не нужен, требовался Ленин-монумент, а человек должен был умереть.
Из глубин революционного общества уже давно восходила аура обожествления вождя. Шли переименования населенных пунктов, портреты вождя появлялись на папиросных коробках и прочих неожиданных местах. Сам Ленин еще в годы войны пытался через Оргбюро внести ясность в стихийный порядок присвоения его имени различным населенным пунктам и коммунам. Сразу после смерти вождя ЦК и ЦКК давали указания соответствующим учреждениям о прекращении печатания портретов т. Ленина на обложках различных товаров в качестве рекламы.
Крестьянин Фомин из Рязанской губернии счел своим долгом сообщить вождю свое мужицкое мнение по текущему моменту. В апреле 1923 года он направил Ленину письмо. Содержание письма стандартно, любопытно другое. Корреспондент помимо прочего указывает, что «коммунисты служат все церковные молебны и приглашают попов с иконами к себе на дом и за это ублаготворяют их земельными наделами». Выступает против религии и культа, но как! Обращается к вождю: «О, великий Мыслитель, ты и Учитель свободы для трудового, бедного и угнетенного народа по всем отраслям жизни его». Его послание полно перлами народного красноречия о солнце, о свете, о надежде и тому подобных лучах неестественного происхождения. Это даже не монотеизм, а признаки настоящего языческого культа [406].
Конфуций внушал своим ученикам: ничего не бывает рано, ничего не бывает поздно, все бывает только вовремя. Эпохальные вожди уходят в свое время, потому что они даже не вожди, а воплощенные идеи. Идеи отживают, вместе с ними оканчивает свое земное существование и их материальное олицетворение. Плеханов скончался ровно тогда, когда завершился оппозиционный этап революции, Ленин уходит, когда заканчивается ее идеалистический период.
Приемный сын А.И. Ульяновой-Елизаровой Г.Я. Лозгачев впоследствии делился воспоминаниями об увиденном в Горках в 1923 году. Он писал, что не имел представления о том, в каком состоянии находится Ленин, которого строго оберегали от взглядов людей, и когда увидел его, то был поражен. «Это был седой старик с отросшей бородой». Он сидел в кресле-коляске, которую толкал начальник охраны Пакалн. Он не мог говорить и только левой рукой силился показать, куда нужно его везти. В конце 1923-го года наступило улучшение и внешне В.И. стал похож на того Ленина, которого все привыкли видеть. Но только он сидел в кресле с неподвижной правой рукой и по-прежнему не мог говорить, а лишь повторял: «Вот, вот, вот» — вместо всех других слов. Во время встреч казалось, что он смотрит сквозь собеседника куда-то в одному ему видимую даль. И хотя жалоб не слышалось, в глазах виднелась застывшая боль. Однажды в конце декабря «В.И. при мне взглянул на газету и с досадой, почти со злобой отшвырнул ее от себя. Газета была развернута на той полосе, где было напечатано "Дискуссионный листок"» [407].
Читать дальше