Фелипе Фернандес-Арместо - Цивилизации

Насколько это снятие адекватно, решать самому читателю. Оно прежде всего необычно, оригинально, свежо. Это возможный взгляд, который невозможно записать в понятие «истина», поскольку он представляет собой пока не более чем интересную гипотезу. Автор этих строк, прочитав книгу, остался сторонником более традиционного взгляда, в рамках которого цивилизация все-таки не объединяется с природным окружением в нерасторжимое единство, а отделяется от него и рассматривается как определенная модальность развития культурных форм. Тогда наилучшим определением сути, подстраивающей под себя весь строй цивилизационного сообщества, будет совокупность религиозно-философских сверхценностей данного сообщества. Но… модель Фернандеса-Арместо имеет право на существование. А сила убеждения, с которой он отстаивает свои позиции, думается, зажжет немало сердец.

Дмитрий Володихин

О руины! Я вернусь к вам за вашими уроками!

На самом деле это было небольшое библиотечное помещение, но в моем воображении оно превратилось в комнату Амалии. Стены в этой комнате подбиты бархатом, окна закрыты двойными занавесями. Занавеси окружают и постель. Хотя большинство граждан Аргентины середины XIX века жило в домах с земляным полами, пол в комнате Амалии устлан итальянским ковром, таким толстым, что по нему мягко ступать. Воздух насыщен ароматами. Свет со всех сторон затенен, погоде и природе вход воспрещен, и лишь бледно-золотой рисунок обоев «напоминает игру света среди облаков» [3] J. Marmol, Amalia, 2 vols (Buenos Aires, 1944), vol. i, p. 39. Интерпретацией обстановки Амалии я обязан замечанию профессора Беатрис Пастор. .

Благодаря всеобщему интересу к необычному комната Амалии — одна из наиболее часто посещаемых в литературе, хотя сама ее обитательница — воплощение целомудрия. Ее очень легко себе представить: Хосе Мармоль очень подробно описал ее в своем объемистом романе 1851 года; говорят, его роман «Амалия» положил начало великой традиции, благодаря которой Аргентина превратилась в страну романистов. Утром, прежде чем сесть писать эту работу, я читал роман Мармоля.

Подобно всем жителям Буэнос-Айреса ее времени, Амалии постоянно приходилось что-то доказывать. Город был столицей фронтира: в то время вся Аргентина помещалась в устье реки, а пампасы были уже вассальными, но малоисследованными территориями. Все в этом окружении вызывало страх. Куда ни глянь, открывалось безграничное приволье — просторы столь бескрайние, что порой казалось, что ты ослеп или оказался в пустоте: и река, широкая, как море, и море, широкое, как океан, и бесконечные равнины. В дне пути от города жили люди, которых горожане называли дикарями.

Здесь, чтобы быть убедительной, цивилизации належало стать преувеличенной и подчеркнутой.