Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Сатов, в этот раз почему-то допущенный на аудиенцию (возможно, потому, что она состоялась не во дворце), писал, что занавеска перед троном была закатана наверх. «Когда Микадо встал, верхняя часть его лица скрылась от моих глаз [за занавеской], но я видел всего его всякий раз, когда он двигался. Его кожа была белой, возможно это было сделано искусственно; его рот был некрасив – врачи назвали бы его прогнатическим, но общее очертание было хорошим. Его настоящие брови были сбриты, другие – нарисованы инчем выше. Одеяние состояло из длинной черной свободной накидки на плечах, белой верхней одежды-мантии и широких фиолетовых штанов…

Сэр Гарри сделал шаг вперед, чтобы передать письмо королевы Микадо, который явно ощущал то ли робость, то ли стеснение, и принц Ямасина должен был помогать ему; его роль состояла в том, чтобы перенять письмо у Микадо. Потом Его Величество позабыл свою речь, но когда человек по левую руку от него немного подсказал ему, ему удалось произнести первое предложение. И тогда Ито [Хиробуми] зачел полный перевод, подготовленный заранее. Сэр Гарри представил каждого из нас, а затем адмирал [А. Кеппел] представил своих офицеров. Микадо выразил надежду, что все было благополучно с его командой, и мы, пятясь, вышли в прихожую…»

В связи с изменениями в политической элите, куда стремительно ворвались малознатные самураи, Муцухито пришлось встречаться и с ними, что вызывало у них неподдельный восторг и трепет, поскольку традиционно императора могли лицезреть только придворные не ниже пятого ранга, число которых составляло всего несколько десятков человек. Удивительно, насколько разным было восприятие ими Муцухито по сравнению с описаниями англичан. Так, и Митфорд и Сатов говорят о том, что кожа у императора – белая, а вот старший советник государя (санъё) Ёкои Сёнан (1809–1869) утверждает, что темная. Митфорд убеждает, что голос у Муцухито – тихий, а Ёкои Сёнан – что громкий [65]. Ничего здесь не поделаешь: свой государь и чужой государь… Каждый обращает внимание на то, что ему ближе. Ёкои – единственный, кто отметил: в кабинете Муцухито имелся столик с принадлежностями для курения табака. Возможно, император в пору своей юности покуривал.

Ближайшее окружение императора прекрасно понимало, что нужны зримые свидетельства наступления другой эпохи. 1868 год оказался важнейшим с точки зрения создания новой эмблематики. Гербом дома Токугава считалась мальва, но теперь настал черед другого цветка. В апреле в качестве герба императорского дома была утверждена 16-лепестковая хризантема, ставшая одновременно и символом государства. Хризантема – символ долголетия и несгибаемости. Ее лепестки – пища отшельников и святых. До этого времени хризантема использовалась в гербах многих домов и даже буддийских храмов (например, в знаменитом Энрякудзи в окрестностях Киото), но теперь только император имел право на этот герб. Нечего и говорить, что торговать изображениями этого герба также запрещалось. Впоследствии было установлено, что запрет не распространяется на хризантему с числом лепестков меньше 12 и больше 25.

27 августа была проведена вторая часть ритуала интронизации – сокуи. Ранее Муцухито получил регалии, то есть была установлена преемственность по отношению к Комэй. Теперь следовало установить контакт с населением страны, представленным в лице придворных, которые принимали участие в ритуале. Простолюдины не присутствовали на церемонии интронизации, но в стране был объявлен выходной день, чтобы они могли спокойно отпраздновать наступление новой эры.

Церемония проводилась к югу от павильона Сисиндэн в Госё. Дождь прекратился только недавно, земля еще не просохла. Во внутреннем дворе поставили флаги с изображениями солнца и луны (штандарты императора), в землю воткнули ветки священного синтоистского дерева сакаки. В вознесенной синтоистским жрецом молитве-норито поминались предки правящей династии (божества Идзанаги, Идзанами и Аматэрасу, первоимператор Дзимму). Музыканты сыграли здравицу:

Традиционно этот ритуал отправлялся согласно канонам танского Китая. Однако теперь в ритуал были внесены серьезные новшества, которые должны были продемонстрировать, что император и его страна вступают в новую эпоху. Эпоха Тан, которая раньше считалась «классической» и заветам которой считалось правильным следовать неукоснительно, теперь признавалась «устаревшей». Вследствие этого и на период Нара, когда танское влияние в придворной жизни было всеобъемлющим, стали смотреть с некоторым подозрением.