Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Ненавистные иностранцы между тем подбирались все ближе к Киото. Осенью семь военных кораблей, принадлежавших Англии, Франции, Америке и Голландии, подплыли к городу Хёго (будущий Кобэ) и потребовали открытия порта, милостиво обещая, что в этом случае скостят две трети контрибуции за бесчинства в Симоносэки. Причем они хотели, чтобы согласие на это было бы на сей раз санкционировано не только сёгуном, но и императором. Вероятно, к этому времени иноземцам стало понятно, что без одобрения Комэй японцы смогут оспорить правомочность любого договора. Раньше иноземцы полагали, что император – не более чем «духовный авторитет», а действительным монархом является сёгун, которого они и именовали «ваше величество». Чиновники сёгуната поддерживали их в этом убеждении. По свидетельству Т. Гарриса, представители сёгуната «говорили о микадо почти что с презрением и взрывались от хохота, когда я цитировал им некоторые высказывания, свидетельствующие в пользу того, каким почтением пользуется он среди японцев. Они говорят, что у него нет денег, политической власти и ничего другого, что ценится в Японии» [38].

На сей раз иностранцы грозили, что в случае отказа выполнить их требования они высадятся на берег и доберутся до Киото, намекая: теперь-то мы уяснили себе, кто главнее. А если двор проявит неуступчивость, тогда придется разговаривать на языке «оружейного дыма и урагана пуль». На размышление было предоставлено семь дней.

Находившиеся в Хёго двое членов совета старейшин решили, что не стоит искушать судьбу, жертвовать людьми, и согласились с предложенными условиями. Когда Комэй узнал об этом, он пришел в ярость, лишил их придворных рангов и приказал поместить под домашний арест. Это было неслыханное вмешательство в дела сёгуната, но распоряжение исполнили. И тогда Ёсинобу через управителя Осака официально проинформировал иноземцев о том, что в действительности вовсе не сёгун, а император является главным в этой стране. Сёгунат впервые признал этот факт. Для иноземцев это значило, что их до сих пор водили за нос. Для самого сёгуната это признание означало еще больше: теперь все его предыдущие действия напоминали жалкие потуги самозванца, дни его были сочтены.

Европейцы потеряли всякое доверие к сёгунату и требовали, чтобы сёгунский переговорщик Иноуэ Ёсиая предоставил веские доказательства того, что император Комэй даст свое согласие на открытие Хёго и одобрит прежние неравноправные договоры с пятью державами, включая Россию. Ёсиая гордо обнажил свой кинжал и собрался уже в качестве доказательства чистоты своих намерений отхватить себе палец и поставить печать кровью, но испуганным иноземцам удалось остановить его. Иэмоти обратился к императору с письменной просьбой одобрить договоры. Одновременно он, жалуясь на свою некомпетентность, собрался уступить пост своему опекуну Токугава Ёсинобу. Комэй ответил отказом и вызвал его в Киото. Еще несколько лет назад это было бы невозможно. Сёгун утверждал отречение императора, но не наоборот.

Ретроспектива.Император был обязан получить согласие сёгуна на любой свой поступок. Император Нинко скончался 23 февраля 1846 года. О его смерти не было объявлено – ведь он не успел, как это было принято, отречься от престола и принять монашеский постриг. В Эдо отправился нарочный с просьбой разрешить покойному Нинко отречься от трона. Разрешение было дано. Официальное сообщение о смерти последовало только 13 марта.

Иэмоти и Комэй, как обычно, не стали обсуждать вопрос о договорах «лицом к лицу». Вместо них это делали их ближайшие советники. Комэй, который следил за бурной дискуссией из-за бамбуковой занавески, после длительных споров был вынужден в конце концов пойти на уступки. Ведь ему заявили: если мы станем упорствовать, иностранное войско явится в Киото и сожжет все вокруг – и тогда даже от святилища Исэ останется только пепел. Комэй согласился одобрить ненавистные ему договоры, но отказался открыть порт Хёго. Он также поставил свою подпись под указом, предписывающим сёгунскому войску предпринять новую карательную экспедицию против Тёсю.

К этому времени позиции сёгуната и Сацума разошлись уже далеко. Узнав об указе, самурай Окубо Тосимити (18301879), которому предстояло сыграть одну из ведущих ролей в политике новой Японии, в письме к Сайго Такамори говорил: «несправедливый указ не является указом»; только такой указ, который пользуется поддержкой «всех людей Поднебесной», должен быть принят к исполнению [39].