Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Стоит ли удивляться, что эти люди запросто пускали в ход свои кулаки и пистолеты? Элкок сравнивал иокогамские порядки с беззаконием, царившим на золотых приисках. Французский миссионер Монико упоминает о французе, который разрядил свой револьвер в местного каменщика только за то, что тот «имел наглость» потребовать заплатить по просроченному счету. Художник Хасимото Садахидэ, настроенный по отношению к европейцам вполне дружелюбно, описывает сцену, которую он наблюдал в мясной лавке. Несколько японцев обступили мясника, с нескрываемым любопытством разглядывая, как тот разделывает тушу. Реплики, подаваемые ими на непонятном тому языке, вывели мясника из себя, и он натравил на толпу собак. Люди разбежались. «К счастью, никто не пострадал», – заключает Садахидэ. Но иностранцев к японскому суду привлечь было нельзя. Консулы же обычно обходились со своими соотечественниками с предельной «гуманностью». Говорили, что из всех стран мира избежать кары за правонарушение для европейца было легче всего в Японии и Китае.

С самого начала получилось так, что качество человеческого материала в Иокогаме оставляло желать лучшего. Партнерами европейских авантюристов часто выступали далеко не лучшие представители японского народа. Таможня была продажной. Целые партии вина за взятку можно было записать в графу «для личного употребления» и избежать пошлины. Европейским купцам приходилось внимательно следить за качеством приобретаемого товара. Несоблюдение условий контракта было в порядке вещей. Иокогама была для японца главным окном в Европу. Личные контакты способствовали тому, что японцы узнавали о ней – как хорошее, так и плохое – из первых рук. Иокогама заставляла их задуматься о том, как Япония должна вести себя по отношению к Западу.

По условиям договоров иностранным державам разрешили учредить представительства в Эдо. Поскольку в Японии не было принято «снимать квартиру» и все японцы жили в собственных домах (или, как князья-даймё, в усадьбах), то большинство представительств поселили в буддийских монастырях – других сколько-нибудь подходящих строений в городе попросту не сыскалось.

В январе в Эдо был убит голландец Хюскен, переводчик Гарриса. Ссылаясь на то, что они не могут гарантировать ничьей безопасности, власти призвали иностранцев не участвовать в похоронах Хюскена. В июле ронины из Мито напали на английскую миссию в Эдо. Сёгунат не мог защитить иностранцев. Он не мог защитить даже членов своего правительства.

15 января было совершено покушение на члена совета старейшин сёгуната Андо Нобумаса (1819–1871), решительного сторонника брака между сёгуном и принцессой Кадзуномия. Когда паланкин Андо направлялся в сёгунский замок, на него напали шесть самураев (четверо из них были уроженцами Мито). Пуля ранила Нобумаса, но пятьдесят охранников уберегли хозяина, все нападавшие были убиты на месте.

По обычаю того времени террористы захватили с собой заявление, разъяснявшее причины их действий. Они утверждали, что предстоящая свадьба – лишь средство получить от императора одобрение торговых договоров. Ярость нападавших подпитывалась слухами о том, что Нобумаса по наущению американского консула Гарриса якобы замыслил убийство Комэй и нанял двух ученых мужей, которые должны были подыскать подходящие исторические примеры по смещению императоров. А потому террористы со спокойной совестью заявляли, что являются орудиями для осуществления «возмездия Неба». Именно этим термином стали в это время оперировать политические экстремисты.

Андо Нобумаса выжил, но ранение заставило его выйти в отставку. Он был наиболее способным и деятельным членом сёгунского правительства. С его уходом центр политической жизни начинает стремительно перемещаться в сторону Киото.

11 февраля свадьба Кадзуномия и сёгуна все-таки состоялась. Церемония продолжалась десять часов.

В августе сёгунат пошел на ряд уступок «внешним князьям», которые воспользовались растерянностью сёгуната перед обрушившимися на него бедами. Во-первых, Хитоцубаси Ёсинобу, проигравшего выборы четыре года назад, назначили опекуном при юном и недееспособном Иэмоти. Во-вторых, произошло поистине эпохальное событие – значительное смягчение системы заложничества: сроки пребывания даймё в Эдо были сокращены, а членам семьи разрешалось покидать Эдо по своему усмотрению. Тянувшиеся в Эдо церемониальные процессии князей являлись наиболее зримым показателем их покорности сёгуну. Ослабление системы заложничества свидетельствовало о том, что сёгунат перестает контролировать ситуацию.