Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Полиция прерывает собрание

Да, движение за народные права было неоднородным, на собраниях иногда допускались даже антимонархические высказывания, но их сторонники находились в абсолютном меньшинстве. В этом году, похоже, они разыгрывали «китайскую карту». На нескольких собраниях ораторы утверждали, что первоимператор Дзимму – это пришелец из Китая, который завоевал Японию. Полиция таких ораторов обрывала на полуслове, штрафовала, арестовывала, слушателям приказывали разойтись [161]. И они расходились по домам. Мало кто сочувствовал «китайской теории» происхождения японской императорской власти. А вот насчет «китайской порчи», наведенной на Японию, стоило серьезно подумать.

В апреле Окума Сигэнобу создал свою политическую организацию – Партию конституционных реформ (Риккэн кайсинто). Он тоже выступал за введение конституции. По большому счету, Партию конституционных реформ, точно так же как и Либеральную партию Итагаки, нельзя назвать «настоящей» политической партией. Ведь ни та, ни другая не ставили своей целью приход к власти. Больше всего Окума опасался «экстремистов», которые заставят Мэйдзи возглавить правительство, так что император будет реально ответствен за все возможные промахи [162]. А это может поставить под угрозу сам институт императорской власти. Политики – как в самом правительстве, так и оппозиционеры – подыскивали себе место рядом с Мэйдзи. Сам монархический институт не подвергал сомнению никто.

Хотя Мэйдзи и стоял во главе императорской армии, она еще явно не соответствовала имперским задачам. Несмотря на то что со дня введения воинской повинности прошло уже девять лет, задачи по призыву оставались невыполненными. В армии едва насчитывалось 40 тысяч человек. В докладе начальника генерального штаба Ямагата Аритомо отмечалось, что в условиях «нестабильных» отношений с Китаем и Кореей в этом году следует непременно заполнить армейские вакансии. Добавим от себя, что это была «нестабильность» особого рода, ибо ни одна из этих стран и не помышляла о нападении на Японию.

Впрочем, о какой «империи» могла идти речь, если Япония до сих пор не смогла упросить Запад пересмотреть неравноправные договоры? Приобретение Рюкю служило недостаточным утешением. С января по июль в Токио проходили переговоры с представителями западных держав. 1 июня Япония устами министра иностранных дел Иноуэ Каору заявила: мы разрушили феодализм и дали всем японцам равные права; мы разделили административную и судебную власть; мы создали новую образовательную систему; мы сняли запрет на христианство; мы создали современную почту и протянули телеграфные провода; мы построили железные дороги и маяки. И мы сделаем еще больше – только давайте пересмотрим договоры, отменим экстерриториальность и разрешим Японии самой определять таможенные тарифы! В обмен на это мы немедленно позволим иностранцам путешествовать по стране, а через пять лет разрешим им жить и торговать не только в открытых договорами портах, но на всей территории Японии. Мы разрешим им приобретать недвижимость и строить заводы – если только они будут выполнять японские законы.

Подавляющее большинство представителей западных стран, включая Россию, согласились поначалу на отмену договоров. Разрешение свободно путешествовать по стране казалось немалым завоеванием. Ведь в данный момент для этого нужно было получать специальное разрешение. При этом путешественнику не позволялось разводить в лесу костры, наблюдать пожары, сидя на коне, ходить по засеянным полям, перелезать через заборы, оставлять граффити на стенах храмов и святилищ, стрелять и заключать торговые договоры с местным населением. Все это казалось вопиющим нарушением прав западного человека.

И только Британия, великая и гордая Британия, твердо отказалась признать аргументы Иноуэ. Гарри Паркс заявил, что пять лет повиноваться японским законам и не иметь при этом никаких привилегий – несправедливо. Кроме того, в Японии до сих пор отсутствуют административный и торговый кодексы. Голос Паркса оказался решающим, вопрос в который раз отложили до лучших времен.

Разумеется, дело было не только в «принципиальности» Англии. Из всех западных стран Великобритания имела в Японии наиболее серьезные экономические интересы, а потому установленные договорами низкие тарифы были больше всего выгодны именно ей.