Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Суровый нрав Галерия был совершенно другого закала: имея все права на уважение своих подданных, этот импера­тор не снисходил до того, чтобы искать их привязанности. Его военная слава и в особенности его успех в персидской войне усилили его природное высокомерие, не выносившее, чтобы кто-нибудь мог быть выше его или даже равен ему. Ес­ли бы мы могли положиться на пристрастное свидетельство одного неразборчивого писателя, мы могли бы приписать от­речение Диоклетиана угрозам Галерия и могли бы сообщить подробности секретного разговора между этими двумя мо­нархами, в котором первый из них выказал столько же мало­душия, сколько второй выказал неблагодарности и надмен­ности. Стоит только беспристрастно вникнуть в характер и поведение Диоклетиана, чтобы убедиться, что подобные анекдоты не заслуживают доверия. Каковы бы ни были на­мерения этого государя, его здравый смысл указал бы ему, каким путем можно было избежать такой постыдной ссоры, если бы он действительно мог чего-либо опасаться от наси­лий со стороны Галерия; а так как он всегда с честью держал в своих руках скипетр, он не захотел бы сойти с престола с унижением своего достоинства.

При возведении Констанция и Галерия в звание Августа новая система императорского управления требовала, чтобы на их места были назначены два новых цезаря. Диоклетиан искренно желал удалиться от света, а так как он считал же­натого на его дочери Галерия за самую надежную опору и своего семейства, и империи, то он охотно предоставил свое­му преемнику лестное и опасное право этого важного назначения. Галерий воспользовался этим правом, не справив­шись ни с интересами, ни с сердечными привязанностями за­падных монархов. Эти последние имели уже достигших воз­мужалости сыновей, которые, по-видимому, и были самыми естественными кандидатами на открывшиеся вакансии. Но бессильная досада Максимиана уже не могла внушать ника­ких опасений, а скромный Констанций хотя и не был досту­пен чувству страха, но из чувства человеколюбия не стал бы подвергать своих подданных бедствиям междоусобной вой­ны. Поэтому Галерий возвел в звание Цезаря таких двух лю­дей, которые были подходящи для его честолюбивых целей и которых главное достоинство, как кажется, заключалось в отсутствии всяких достоинств или личного значения. Пер­вым из них был Даза, или, как он был впоследствии назван, Максимин, мать которого была родной сестрой Галерия. Этот неопытный юноша обнаруживал грубость своего воспитания и в своих манерах, и в своих выражениях даже в то время, когда он, к своему собственному удивлению и к удивлению всего мира, был облачен Диоклетианом в пурпуровую ман­тию, возведен в звание Цезаря и назначен верховным прави­телем Египта и Сирии. В то же самое время один из верных слуг Галерия - Север - человек, проводивший свою жизнь в удовольствиях, но не лишенный способности к деловым за­нятиям, - был послан в Милан для того, чтобы принять из рук Максимиана цезарские украшения и главное начальство над Италией и Африкой. Согласно с формами конституции, Север признал над собою верховенство западного императо­ра, но он был безусловным исполнителем приказаний своего благодетеля Галерия, который, оставив за собою все страны, лежащие между пределами Италии и пределами Сирии, крепко утвердил свое владычество над тремя четвертями мо­нархии. В полной уверенности, что приближающаяся смерть Констанция оставит его одного полным хозяином всей Римской империи, он, как уверяют, уже составил в своем уме длинный список будущих монархов и помышлял о своем уда­лении от дел, лишь только завершатся двадцать лет его слав­ного царствования.

Рис. Гай Валерий Галерий Максимин Даза.

Но в течение менее чем восемнадцати месяцев два неожи­данных переворота разрушили честолюбивые замыслы Гале­рия. Его надежда присоединить к своей империи западные провинции оказалась несбыточной вследствие возведения на престол Константина, а Италии и Африки он лишился вслед­ствие успешного восстания Максенция.

I. Слава Константина придала мельчайшим подробностям касательно его жизни и образа действий особый интерес в глазах потомства. Место его рождения и положение матери его Елены были предметом споров не только между учены­ми, но и между целыми народами. Несмотря на то что позд­нейшие предания дают ей в отцы британского короля, мы вынуждены сознаться, что Елена была дочь содержателя гостиницы, но вместе с тем мы в состоянии оградить закон­ность ее брака против тех, кто выдавали ее за наложницу Констанция. Константин Великий родился, по всему вероя­тию, в Нэссе, в Дакии, и нас не может удивлять тот факт, что юноша, вышедший из такого семейства и из такой про­винции, которые отличались лишь воинскими доблестями, обнаруживал очень мало склонности к развитию своего ума путем приобретения знаний. Ему было около восемнадцати лет, когда его отец был возведен в звание Цезаря, но это сча­стливое событие сопровождалось разводом с его матерью, а блеск брачного союза с дочерью императора низвел сына Елены до жалкого и униженного положения. Вместо того чтобы последовать за Констанцием на запад, он остался на службе у Диоклетиана, отличился своей храбростью в вой­нах с Египтом и Персией и мало-помалу возвысился до по­четного звания трибуна первого разряда. Константин был высок ростом и имел величавую наружность; он был ловок во всех физических упражнениях, неустрашим в войне и при­ветлив в мирное время; во всех его действиях пыл юности умерялся благоразумием, и, пока все его помыслы были со­средоточены на честолюбии, он относился холодно и равно­душно ко всем приманкам наслаждений. Любовь народа и солдат, указывавшая на него как на достойного кандидата для звания Цезаря, привела лишь к тому, что возбудила за­висть в Галерии, и хотя благоразумие не дозволяло Галерию прибегать к явному насилию, он, в качестве абсолютного мо­нарха, легко мог найти способ для верного и покрытого тайной отмщения. С каждым часом росли и опасность для Кон­стантина, и беспокойство его отца, настоятельно выражав­шего в своих письмах желание обнять своего сына. В течение некоторого времени хитрый Галерий отделывался отсрочка­ми и извинениями, но он не мог долго отказываться от исполнения столь естественного желания своего соправителя, если не был намерен поддерживать такой отказ оружием. Он наконец дал против воли позволение на отъезд и если прав­да, что он при этом принял некоторые меры с целью задер­жать Константина, возвращения которого к отцу он не без основания опасался, то все его планы были разрушены необычайной торопливостью Константина. Покинув дворец в Никомедии ночью, он быстро проехал Вифинию, Фракию, Дакию, Паннонию, Италию и Галлию и среди радостных приветствий народа достиг Булонского порта в ту самую ми­нуту, когда его отец готовился к отплытию в Британию.